— Ты жалеешь? — помолчав, спрашивает Рита. Она отводит глаза, чтобы не напрягать Ольгу взглядом, и сама отвечает первой на свой вопрос. — Я так точно ни о чем не жалею. Для меня твое предложение — самый верный выход из тупика.
— На какой-то момент я подумала, что сожалеть придется тебе, — признается Кампински. — Это ведь твоя жизнь кардинально изменилась. Моя осталась прежней. Даже как-то скучно и нечестно.
Ольга усмехается веренице пролетевших в мыслях образов — их с Ритой встреча, их первый секс…
— Я наконец-то сама теперь несу ответственность за свою жизнь, — негромко рушит вереницу образов в Ольгиной памяти Ритин голос. — И наконец-то могу воспользоваться принципом не жалеть ни о чем.
Помолчав, Ольга думает о том, что они с Ритой очень по-разному относятся сейчас к этим словам. Разный жизненный опыт, как ни крути, накладывает собственный отпечаток на суждения и поступки.
Но еще что-то не решенное свербит в голове. «Словно что-то хотела сделать и забыла — хватаюсь за отзвуки исчезнувшей памятки, но никак не пойму, не могу вспомнить».
Ольга поворачивается к Рите, ищет в ее лице следы пропавшей собственной идеи.
Рита, устремив задумчивый взгляд куда-то сквозь шумную пестроту ребятни, легко пальчиками пощипывает подбородок.
«Она избавилась от привычки кусать губы, но приобрела теперь новую, — мысленно улыбается Ольга. — Нужно поинтересоваться у специалистов, что такой жест означает, кроме просто прелести».
— Рит, — тихо зовет Ольга, получает в ответ осмысленный взгляд. Рита спешит вернуться в их диалог из глубины или высоты своих каких-то переживаний данного момента.
— М? — чуть вскидываются упрямые брови, а потом на губах возникает ответная Ольге улыбка — как отражение ее собственной.
— Ты сумасшедшая, Рит, — смеется Кампински. — Я, черт побери, восхищаюсь тобой! С самого начала ты только и делаешь, что удивляешь меня. Как у тебя это получается?
Притянув Риту к себе, Ольга щекотно втягивает ее запах. Прижимая ушко к плечу, Рита тихо смеется в ответ — на нас смотрят!
— А, пусть завидуют, — отмахивается Ольга. — Каждый мыслит в меру своей испорченности — известный факт.
Отмахнувшись заодно от того неясного, что свербило в уголке памяти, Ольга чуть позже повезла своих девчонок на обед в некое место, в котором, как сама смутно помнила, должно быть всё очень вкусно. Лучшая приправа к еде — это аппетит — гласит старинная, неоспоримая мудрость, и проголодавшаяся троица с удовольствием проглотила всё «предложение дня», затем отправилась в Новую Голландию, где для закрепления эффекта и после очередной прогулки перекусили в местном кафе с Дианой и Павлом. В споры мама и дочь больше не вступали, чем порадовали остальных участников компании. Соня трещала о енотах, Павел Юрьевич нашел какую-то общую тему с Ольгой (за Сонькиной трескотней Рита не слышала, какую именно), она же просто наслаждалась вечером и странным, непривычным все еще для себя местом, пьянящей свободой и одновременным осознанием ее мимолетности.
На ночь Соня вновь наотрез отказалась ехать с бабушкой. Впрочем, и номер в отеле был снят лишь на двоих взрослых, и в Ольгу факт присутствия Сони в их с Ритой комнате уже не вселял панический ужас.
— Вы меня сегодня так укатали, — заглушив мотор машины в родном дворике, выдохнула Кампински, — что я сейчас упаду и просплю без задних ног до самого понедельника. Семейная жизнь, скажу я вам, очень энергозатратна! Не представляю, как в ней вообще люди выживают.
«Но прецедент интересен» — отмечала она, засыпая наперегонки и в обнимку с Ритой.
— Здесь, у тетки, я была одна, мать не в счет — ее я вообще не помню из детства, только как женщину, которая отвезла меня к старикам. В городочном доме бабушки с дедом, по понятным причинам, тоже особого буйства эмоций не наблюдалось — оба характера нордические и больше взглядами говорят друг другу, нежели словами. Это они сейчас к моим приездам расщедриваются на разговоры, да и то не на долгие, — шептала в ответ на затерявшийся в тишине ночи Ритин вопрос.
Рита прижимала к груди Ольгины ладони и выдыхала какие-то слова, смысл которых уже не разобрать.
Она так и не решилась задать Ольге несколько вопросов, на которые натолкнула ее сегодня мама. Не хотела портить шаткое равновесие взаимно-приятного общения и малодушно наслаждалась этой видимостью, предчувствуя неминуемое прощание.
***
В наступившем утре нового дня предстоящее расставание уже перестало быть зыбким миражом, а стало осязаемой неотвратимостью.
Выехав из отеля в расчетный час, Диана и Павел заехали на квартиру, где Соня неожиданно и безобразно раскапризничалась, ни в какую не желая уезжать. Подобно вчерашним енотам она цепко хваталась то за Риту и даже за Ольгу, крича, что здесь теперь ее дом, раз мама здесь остается, то и она вместе с мамой!..
Кампински не представляла, каким чудом в конце концов Рите удалось успокоить дочь, уговорить сесть в машину с бабушкой. Она сама просто сбежала от жуткой сцены расставания в неправильную ротонду старой парадной и стояла там, пока не услышала на лестнице такт знакомых шагов.
— Что я делаю? — тихо вздохнула Рита, растеряв за последние полчаса всю свою нежность и тепло. Теперь словно пустая оболочка, тень прежней жизни стояла у окна и смотрела во двор невидящим взглядом.
Ольга остановилась в дверном проеме и глядела на Риту, не зная, что сказать ей сейчас, лишь мысленно повторяя — «Я не виновата. Я же не виновата?».
Она ничего больше не могла предложить, кроме как поехать с ней в Москву, ибо Ольга просто не представляла, как Рита сейчас останется совершенно одна в пустой и тихой квартире после шумных, людных выходных. Сама квартира сейчас показалась Ольге страшной тюрьмой, где мысли о петле под потолком более, чем естественны.
Рита неожиданно отказалась, расплакалась, а потом так же жарко согласилась ехать в Москву, когда Ольга поднялась уходить.
— Обувайся тогда и пошли, — не очень вежливо буркнула Кампински. Эмоциональные качели за последние двое суток ужасно ее вымотали. Может быть, её тон, а может быть, что-то иное привело Риту в чувства. Внезапно послушная и молчаливая она быстро собралась и вслед за Ольгой покинула временное питерское пристанище.
Дорога из города повела Ольгину ауди в противоположном направлении от того, в котором скрылся темно-зеленый додж Павла Юрьевича.
Ольга молчала. Противное ощущение поселилось где-то в районе солнечного сплетения — она ясно чувствовала, как сидящая в соседнем кресле Рита мысленно находится в машине отчима и, скорее, сидит сейчас там рядом с виртуальной Соней, чем с реальной Ольгой.
«А расстояние тем временем увеличивается».
— Признаться, у меня тоже кошки скребут на душе, — спустя полчаса молчания решается произнести первые свои слова Ольга. Рита молча кладет на ее руку свою ладонь и тихо вздыхает:
— У меня тоже.
«Я не думала, что так тяжело это может быть!» — кричит она мысленно серому асфальту, бросающемуся под колеса, синему небу и придорожным столбам.
«Я могла бы сейчас ехать с дочкой в Городок, но вместо этого осталась. Зачем?» — сколько не задавалась последним вопросом, Рита не могла себе ответить или просто боялась. Она боялась, что Ольга подумает, будто Рита сделала выбор не в ее пользу.
Затыкая мысленно себе рот, Рита упорно смотрела вперед, туда, где в итоге когда-то должен замаячить ее родной город.
«Из него можно сесть в электричку и через три часа оказаться в Городке, там на такси — минут сорок и в дачном поселке» — рисуя себе заведомо невыполнимые обещания, слегка притупляет невыносимую боль вины, которая, похоже, скоро станет хронической.
