чужд мессианским настроениям.
В душе Бегина вэхи ше’амда («в каждом поколении есть такие, что намереваются уничтожить нас») — стих из пасхальной Агады, который его отец каждый год читал со слезами на глазах, — находил больший отклик, чем уничижительные слова Бялика в адрес евреев диаспоры. Безжалостные антисемиты были корнем зла, и вряд ли было разумно обвинять евреев в таком «постыдном деянии», как учеба в ешиве. Для Бегина беспомощность евреев диаспоры была столь же неприемлема, как и для Бен-Гуриона — ведь именно Бегин, а не Бен-Гурион, призывал к вооруженной борьбе с англичанами. Однако Бегин — совместно с сефардами и религиозными сионистами, которые со временем станут основой его политической партии, — не мог ни представить, ни тем более принять такое изложение событий, когда все достижения европейских евреев и сефардской диаспоры будут подвергнуты осмеянию.
Девятого января Кнессет (60 голосами против 51) решил начать переговоры с Германией. Бегин прекратил борьбу, как только стали известны результаты голосования. В известном смысле это было похоже на историю с «Альталеной» — когда он, отстаивая свои права на обладание оружием, признал свое поражение после того, как стал ясен результат. Однако его резкие слова прозвучали явственнее, чем его демократические действия, и он был лишен права участвовать в заседаниях Кнессета на три месяца[341]. Репарации, вкупе с другими источниками финансирования и зарубежной помощью, были использованы для улучшения жилищных условий населения, создания израильского флота и национальной авиакомпании, путей сообщения, систем связи, линий электропередачи[342].
Однако память о совершенном немцами осталась в душе израильтян. В 1953 году решением Кнессета был создан известный во всем мире Яд ва-Шем, израильский Национальный институт памяти жертв Катастрофы и героизма. В 1960 году усилиями разведки «Моссад» был схвачен в Аргентине и вывезен в Израиль Адольф Эйхман, военный преступник, глава специального отдела гестапо по еврейским делам, который занимался «окончательным решением» еврейского вопроса. Его казнь в 1962 году (после проходившего в Иерусалимском окружном суде и широко освещавшегося в прессе процесса) стала истинным катарсисом для Израиля, однако десять лет со времени дебатов в Кнессете по вопросам репараций — это для молодой страны почти что вечность. В мае 1965 года Израиль и ФРГ обменялись послами, что стало началом прочных политических отношений, основанных на взаимном уважении. В вопросах о репарациях Израиль был существенно более щепетилен, чем Германия. И во время дебатов, и по их окончании Бегин проявил себя как человек, более других заботящийся о еврейской душе еврейского государства. Он был признан политиком, который превыше всего ставит честь и достоинство еврейской памяти и ее неразделимую связь с жизнеспособностью еврейского народа. Вся эта история в немалой степени предопределила ту роль, которую ему предстояло сыграть на посту премьер-министра, самого еврейского из всех премьер-министров Израиля.
9
Кого же мы боялись?
Право одно будет у вас: как пришелец, так и уроженец будет.
Ваикра, 24:22
К 1962 году еврейскому государству уже не угрожали ни экономический крах, ни гражданская война. Синайская кампания, вторая арабо-израильская война (29 октября — 5 ноября 1956 г.), носившая кодовое наименование «Кадеш», убедила международное сообщество, включая и США, что вновь созданное еврейское государство является достаточно стойким образованием — до этой войны многие страны полагали, что существовать Израилю суждено недолго. Израиль же отвоевал у Египта Синайский полуостров и сектор Газы, и хотя под американским давлением эти территории вскоре пришлось вернуть, тем не менее Израиль получил свободу прохода через Тиранский пролив. Главное же — мир изменил свое отношение к еврейскому государству, да и сами израильтяне увидели себя в новом свете.
Операция «Кадеш» стала свидетельством того, что Бен-Гурион взял на вооружение доктрину Жаботинского «Железная стена». Израиль нанес упреждающий удар, поскольку Бен-Гурион осознал: Египет (как и говорил Жаботинский) понимает только язык силы. Тем не менее между мировоззрениями Бен-Гуриона и Бегина оставалось принципиальное различие, о чем явственно свидетельствовал не очень широко известный инцидент, имевший место в 1962 году.
Декларация независимости Израиля провозглашала, что «Конституция страны будет принята Учредительным собранием не позднее 1 октября 1948 года». Однако октябрь 1948 года наступил и прошел, а никакой конституции принято не было, и по мере того, как страна приходила в себя после Войны за независимость, становилось все более ясным, что Бен-Гурион не намерен расходовать свой политический капитал для этой цели. Отвергнув американскую модель, определявшую конституцию как основную опору демократии, он предложил принять ряд Основных законов, совокупность которых с течением времени должна была стать основой конституции. В немалой степени Бен-Гурион намеревался избежать столкновения с религиозными партиями; он понимал, что строгое определение места религии во вновь созданном еврейском государстве способно привести к таким политическим конфликтам, которые он в данный момент будет не в состоянии уладить. Он предпочел пойти на сохранение статус-кво, согласно которому в общественных местах будет соблюдаться шабат, пища в государственных учреждениях и в армии будет кошерной, а студенты ешив не будут призываться в армию — причем не были формально определены принципы, на которых основывался этот статус-кво. Это молчаливое согласие означало необходимость постоянно уклоняться от вопроса о конституции.
Естественно, что Бегин возражал против негласного решения Бен-Гуриона заморозить усилия по созданию конституции. Разумеется, Бегин не упускал возможность критически отозваться о том, что он называл безудержным стремлением Бен-Гуриона к власти. Не называя его впрямую, он сказал в своей речи, произнесенной в Кнессете в июле 1956 года:
Наступит день, когда правительство, избранное нашим народом, выполнит свое первое обещание, данное этому народу и связанное с созданием государства, а именно изберет учредительное собрание, основная задача которого — в каждой из стран на земном шаре — формулируется как создание конституции и принятие законодательных гарантий, обеспечивающих народу гражданские права и свободы… Только тогда народ будет свободен — не будет знать ни страха, ни голода… Этот день должен наступить…[343]
Бегин, юрист и человек, всецело преданный власти закона, расходился с Бен-Гурионом принципиально. Он утверждал, что без конституции власть партии большинства (в данном случае, партии Бен-Гуриона) остается бесконтрольной, в результате чего непринятие конституции ставит под угрозу права личности и меньшинств. «Мы уже видели, — говорил он в 1952 году, — как избранное парламентское большинство может стать инструментом в руках правящей группы, маскируя таким образом ее тиранию. Следовательно, народ, избравший свободу, должен зафиксировать свои права таким образом, чтобы большинство, служащее правящему режиму, а не выступающее в качестве надзирателя над ним, не было в состоянии свести
