именно Бен-Гурион, а отнюдь не Бегин, еврей диаспоры, является заложником давних времен. Евреи обрели независимость на своей древней родине, и никакая иностранная держава не вправе диктовать Израилю манеру его поведения. Если американцам был нужен Соблен, они могли бы и подождать решения израильского суда по этому вопросу.
Бен-Гурион, разумеется, не оставил это дело без ответа. Юридическое обоснование своей позиции он представил в газете «Давар»[358], где уделил основное внимание тому обстоятельству, что Закон о возвращении не должен превратить Израиль в «убежище для мошенников и проходимцев». Человек, готовый преследовать «Альталену» в международных водах и там пустить ее ко дну, без колебаний мог выгнать из страны любое нежелательное лицо, не тратя время на какие-либо юридические процедуры. А на аргумент Бегина, что, пренебрегая юридической процедурой в стремлении как можно скорее умилостивить диаспору, еврейское государство само рискует стать криминальным, Бен-Гурион ответил, что, прикрывая еврейский криминальный мир, Израиль рискует утратить добровольную поддержку еврейской диаспоры.
В ходе этой дискуссии и Бегин, и Бен-Гурион основывались, в известной степени, на понятиях времен до обретения страной независимости. Бегин вряд ли мог испытывать особую любовь к человеку типа Соблена, который шпионил в интересах страны, арестовавшей и мучившей самого Бегина. Однако Бегин также знал на собственном опыте, что значит быть несправедливо обвиненным в преступлении, и считал, что презумпция невиновности особенно важна для евреев, которых преследует система, сама по себе не заслуживающая доверия. Бен-Гурион же считал мнение представителей диаспоры очень важным для благополучного существования евреев; он никогда не забывал, что небольшая в количественном отношении, но весьма значимая часть евреев диаспоры проголосовала за раздел Палестины, а ревизионисты, единомышленники Бегина, априорно были против.
Бен-Гурион мог возразить, причем имея на это все основания, что создание государства является практическим достижением, превосходящим все остальное. Однако и дебаты вряд ли были случайны. Еврейское государство создавалось также и словами — причем в буквальном смысле, поскольку там возродился древний язык иврит. В современном Израиле слова и выражения типа «чистота рук» вполне употребительны в повседневной речи, хотя при этом и несут оттенок библейских предписаний и раввинской морали (то же можно сказать, например, и о глаголе «подниматься», используемом в смысле «репатриироваться в Израиль»).
Бегин, с его глубокими познаниями в библейских и литургических текстах, в деле Соблена — как и в ходе многих других дебатов — не упустил возможности запечатлеть и в документах Кнессета, и в национальном сознании те древние принципы морали, которые не утратили значимости и по сей день.
Между тем дело Соблена набирало обороты. Тридцатого июля кабинет рассмотрел обращение Соблена в рамках Закона о возвращении и единогласно отказал ему в визе. На следующий день, 31 июля, члены оппозиции обратились к министру транспорта с запросом относительно того, какую роль тот сыграл при выдворении Соблена рейсом государственной авиакомпании Эль-Аль из страны. Дебаты продолжались настолько долго, что задержали запланированное голосование по государственному бюджету, и 1 августа, в течение нескольких часов, страна жила без утвержденного бюджета.
К этому времени дело Соблена приобрело масштабы общенациональной политической полемики, и власти Израиля уже не могли экстрадировать его в США, не привлекая внимания общественности. В этом Бен-Гурион потерпел поражение. Израильтяне согласились впустить Соблена обратно в Израиль, а затем позволить ему отправиться в Чехословакию, куда у него имелась виза. Заголовок в «Балтимор сан» от 4 августа звучал сенсационно: «Авиакомпания отказывается везти Соблена в США: Эль-Аль по распоряжению израильского правительства игнорирует указание Великобритании»[359].
В конечном итоге англичане и американцы договорились доставить Соблена в Нью-Йорк самолетом американской компании «Пан-Америкэн». Однако незадолго до вылета Соблен принял летальную дозу барбитуратов, впал в коматозное состояние и скончался 12 сентября 1962 года.
Вся эта история вскоре была забыта, и сегодня вряд ли кто-то про нее помнит. Однако происшедшее послужило целям Бегина. Он выступил против Бен-Гуриона, горячо и эмоционально защищая правое дело, и благодаря этому еще более упрочил свою позицию как человека, являющегося еврейской совестью еврейского государства.
10
Как подобает хорошему еврею
И помни весь путь, каким вел тебя Господь, Бог твой, вот уже сорок лет, по пустыне, чтобы смирить тебя, испытать тебя, знать, что в сердце твоем: будешь ли соблюдать Его заповеди, или нет.
Дварим, 8:2
В июне 1963 года премьер-министр Бен-Гурион неожиданно ушел в отставку после неудачно закончившейся секретной израильской операции, известной как дело Лавона. Он полностью отказался от участия в политической жизни, поселился в кибуце Сде-Бокер в пустыне Негев, а бразды правления передал Леви Эшколу.
Вскоре после прихода к власти Эшкола Бегин поднял вопрос, давно уже волновавший его. Бен-Гурион, со времени создания Государства Израиль, не давал разрешения перезахоронить Зеева Жаботинского на национальном кладбище в Иерусалиме, на горе Ѓерцля. Жаботинский в своем завещании особо обратился к израильскому правительству — когда оно будет создано — с просьбой о перенесении его останков в Израиль, и Бегин с 1948 года старался способствовать выполнению этой просьбы; для Бегина это было не только личным делом, но и политическим — поскольку перезахоронение должно было укрепить статус партии Херут[360].
И вот теперь, когда «Старик» (так называли Бен-Гуриона) оставил политику, Бегин смог еще на шаг приблизиться к власти. После ухода извечного противника с политической арены в стране не оставалось ни одной крупной фигуры, способной заменить его, и с исчезновением такого фактора, как личная вражда лидеров, Рабочая партия и сионисты-ревизионисты в состоянии были бы начать совместную деятельность. Два берега реки Иордан, возможно, и не могли бы сойтись под одним флагом, но что касается разъединенных элементов сионистского движения, то существовала возможность сделать первые шаги навстречу друг другу. Менахем Бегин и Леви Эшкол начали сотрудничать в ходе организации перезахоронения Зеева Жаботинского.
Это перезахоронение было важно для Бегина еще по одной причине. В своей книге «В белые ночи» он больше рассказывает о страданиях других людей, чем о своих собственных. В одном горестном эпизоде речь идет о расставании Бегина со своим еврейским другом Давидом Каролем. Они познакомились в тюремной камере. Кароль, человек средних лет, оставил дома мать и молодую жену. Он сидел с Бегином в одной камере, потом их вместе отправили по этапу в лагерь на севере. Потом, в августе или сентябре 1941 года, Кароль остался в одном из пересыльных лагерей, в расчете на то, что, будучи польским гражданином, он может быть освобожден вследствие подписания пакта между советским и польским правительствами. «Кароль не
