что присланное платье мне не подошло.
– Жаль. – Между нами воцаряется пугающая тишина, затем Землевластитель спрашивает: – Знакома с легендой об Икаре?
– Боюсь, нет.
– Хорошая история. Я часто о ней размышляю, Корал. Полагаю, впервые упомянутая в дни славы, последовавшие за великой высадкой.
Вежливо жду, пока Землевластитель отопьёт вина из бокала.
– Прости меня за отсутствие рассказчицкого таланта, – говорит она. – Начнём: в первый красный рассвет Офира родился рыжеволосый Икар. Мастерский ремесленник, мастерский охотник и мастерский лжец. Люди приходили к нему со своими проблемами, ибо он знал ответы на все вопросы. Но Икар недооценил наш новый мир. Одолеваемый желанием, он отыскал аквапырей, размах крыльев которых был под стать его телу. Вот только Икар позабыл, что они создания не только небес, но и моря. Он полетел к солнцу, хотя отец умолял его этого не делать, и аквапыри пришли за ним. С разорванными крыльями он рухнул в океан. Как Икар поднялся, так он и пал.
По спине пробегает озноб.
– Помни историю Икара, Корал.
За исключением редкого грохота лифтов, мир за пределами особняка Землевластителя тих. Как руины. Погашены все огни, только внутренняя сторона дверей отбрасывает тусклую дымку цвета пожелтевшей плоти. Без света легко представить, что это пещера – нетронутая, необитаемая.
Стражники зашли внутрь, прислонились к колоннам, шутят и пьют вино. Я стою перед дверью, вдыхая холодный резкий воздух подземелья, готовая идти домой. Офис Землевластителя всего лишь на первом уровне. Я впервые побывала так глубоко под землёй.
Под поверхностью, но в безопасности.
Я сюда ещё вернусь. И приведу с собой маму и Лирию.
Поворачиваюсь, чтобы уйти, и тут кое-что слышу.
Музыку. Плывущую по коридору.
Эмрик поёт, Лирия рисует. Мне же творческий ген не передался по наследству. Чудо, если отличу скрипку от ситара. Но слушаю музыку я с удовольствием. Она притягивает меня, успокаивает. В те ночи, когда родители были заняты тем, что помогали Лирии пережить ещё один час, а я зарывалась в свою комнату, как в нору, музыка была мне единственной компанией.
Мелодия прямо сейчас мягкая, целый мир меланхолии. Наполняет воздух и камень, реальная и осязаемая, исходящая из глубины кремнистого коридора. Ноты, как струны, обвиваются вокруг запястья и тянут за собой. Я забредаю в тупик, и пространство слегка отклоняется вправо. Горная порода в углу высечена почти ступенями. Там, скрытый в кромешной темноте, сидит, играя музыку, одинокий силуэт.
Дориан.
Мне бы уйти.
Но я замираю.
Случайные блёстки посверкивают в волосах, как огоньки звёзд. Веки закрыты. Рукава рубашки закатаны до локтей, и мышцы предплечья напрягаются по мере того, как музыка нарастает. Мне не хочется его прерывать.
Он откроет глаза?
Что Дориан сделает, когда увидит, что я за ним наблюдаю?
Нужно уйти.
Но абсурдность того, насколько уязвимым он выглядит, заставляет застыть. Темнота буравит меня, предупреждая не приближаться. У Дориана сейчас такой вид, словно его место не в позолоченном мире земельщиков, а в этом тихом тенистом углу наедине с самим собой.
Он так навсегда и останется высокомерным, желчным сынком Соломона Акаяна, если не разорвёт всякую связь с отцом. Из этого фальшивого мирка.
Или, быть может, я вижу то, что хочу видеть. Наверное, он просто пьян. Дориан ни разу за весь вечер не был замечен мной без бокала. По крайней мере до тех пор, пока отец не выхватил у него последний.
Заставляю себя отступить назад. Этот судорожный, неловкий шаг прерывает его.
Глаза открываются, но кисти не останавливаются. Мгновение, длящееся вечность, Дориан глядит перед собой, хмуря брови и продолжая играть. Словно погружён в свои мысли и по-настоящему не видит меня. Я для него призрак.
Затем, возможно, потому что не исчезаю, пальцы замирают. Моё сердце вдруг сжимается от нехватки музыки, но я не подаю вида. Он встаёт. Спускается с пролёта. Подходит ближе.
– Ты всё ещё реальна, – шепчет Дориан.
Он не понял, что это была я.
За кого Дориан меня принял? Галлюцинация? Сон? Что земельщик, который может обладать всем, чем только пожелает, и которому ничего не грозит, видит во снах?
Много лет назад я как-то спросила его, и он ответил: «Ничего. Мне ничего не снится».
Но, возможно, это то, о чём он мечтает во сне. Играть на инструменте.
«Истинная свобода дороже золота, Дориан Акаян».
И снова у меня в руках оказывается его секрет. И снова, несмотря на коварство Дориана, мне хочется сохранить тайну ради него. Я не предам Дориана. Во имя того, что у нас было. Особенно видя, что Соломон Акаян поступает с ним так же, как папа со мной.
Могу иначе показать Дориану, что ему не уничтожить меня, чтобы спастись самому.
Надев корону чемпиона.
Полночь в Офире – особенное время; в этом мире тёмное время суток во власти рождённых в нём существ. Некоторые говорят, что это час водяной лошади, исполинского духа Панталассы, такого огромного, что его голова и хвост всегда находятся в противоположных концах света.
В полночь водяная лошадь становится беспокойной. Всё плохое случается в этот тёмный час.
Поэтому, когда, бредя по улицам, вижу яркое зарево там, где должен быть мой дом, шаг переходит на бег. Я так разгоняюсь, что начинаю запыхаться. Осязаемая сила горячего ветра сбивает с ног.
За забором моего дома собирается толпа, на ярко-синих лицах отражаются жуткие языки пламени, знакомый голос кричит.
«Это кошмар, дурной сон, такого не может быть».
Я не в силах заставить себя пройти сквозь толпу. К дому.
Странный сине-серый огонь охватил деревянные перила. Дым валит из двери, расходясь по покорёженной лестнице клубами. Огонь всё разрастается и разрастается, пожирая крыльцо. Огненное чудовище, освещающее небо целиком.
– Мама! Эмрик!
– Остановите девчонку! – кричит кто-то справа.
Меня обхватывает чья-то рука.
– Твои родители там!
Поражённо смотрю. И облегчённо выругиваюсь. Вот они, поддерживают друг друга, глядя, как наше убежище охвачено пламенем. Лицо папы застыло в лёд, огонь отбрасывает на него безжалостные тени. Мама зажимает рот ладонями, слёзы блестят на свету. Воспалённая рана на её руке глумится надо мной сквозь прожжённую ткань.
Бегу к родителям. Ноги путаются в длинном шлейфе платья. Падаю перед ними.
Папа растерянно моргает, словно выведенный из транса. Мама тянется ко мне.
– Эмрик, – выдыхаю я, из глаз текут слёзы, в лёгких дым. – Где Эмрик и Лирия?
Мама привлекает меня к себе, и из-под её ладоней вырываются крики.
– Уведи моих детей оттуда, Варман!
Держу мать в объятиях, она теряет сознание.
«Нет, нет, нет». Брат с сестрой не могут быть… они не…
Кричу. Острая боль пронзает лоб посередине, проходя сквозь череп. Пожарных нигде нет. Океан в нескольких шагах! Воды полно. Но не для нас.
Бессилие пронизывает меня, чужеродное чувство растекается по венам. Как мне всё исправить? Должен быть какой-то выход. Могу войти внутрь… вытащить их. Никто не знает этот дом лучше меня. Сколько раз по вечерам я проскальзывала туда тайком?
Едва меня посещает эта мысль, как я встаю
