и порываюсь вперёд.
– Не глупи, – кричит папа. Он тянет меня назад так сильно, что чуть не вывихивает мне руку. – Эмрика я остановить не смог. – Голос отца надламывается. – Не допущу, чтобы ты тоже погибла!
Пытаюсь что-то возразить, пытаюсь осознать, что мир вокруг меня рушится, но из-за дыма говорить невозможно. Он проникает повсюду, обвивается вокруг наших конечностей, словно змеи. В любой момент они сделают выпад и ужалят нас в самое уязвимое место. Тяжесть в лёгких тянет меня вниз.
Толпа начинает отступать: огонь разгорается всё сильнее. Он поворачивает вместе с ветром в сторону конюшни.
– Златошторм! – кричу я. – Где моя марилениха? – В этот миг из серой пелены возникает Эмрик, лицо тёмное от сажи, на руках Лирия без сознания. – Что случилось? – Дым проникает мне в рот, обжигая горло. Хаос вновь вспыхивает вокруг: мама и папа притягивают к себе сестрёнку. Она не приходит в себя.
Кто-то зовёт на помощь, кто-то упоминает лекарства от ожогов, и при мысли об очередных медикаментах мне хочется рвать на голове волосы.
Эмрик хватает меня за руки и заставляет посмотреть на него.
– Надеюсь, твоя вечеринка того стоила.
Глава 19
В нашей лавке на Агорской площади нет окна, и мы с трудом вмещаемся внутри впятером. Однако она становится нашим пристанищем. Папа не знает, то ли отчитать нас за то, что хранили дельце от него втайне, то ли быть благодарным за приют для Лирии, пускай и размером с коробку. Он вцепился в край ставня. По одну сторону сидит Эмрик, держит кислородную маску. Глаза красные и сфокусированы на Лирии.
В блёклом свете Террафорта, проникающем через дверь, сестрёнка бледна, как гладкий мрамор. Медик светит ей в глаза фонариком. Он ёрзает, чувствуя себя неуютно в тесном пространстве, и ударяется коленом о стену.
Папа извиняется.
На Лирии тоже кислородная маска. В отличие от Эмрика, её лицо такое маленькое, что почти полностью скрыто под ней. Медик постукивает по коленям крошечным молоточком. Никакой реакции.
Не может быть, что Лирия умирает. Она сильная. Она борец. Нам говорили, что сестрёнка не переживёт первый год. Но она выкарабкалась. А потом ещё и ещё раз. Лирия рисует и смеётся, поёт и плачет. У неё впереди целая жизнь. Не могу себе представить, что она…
– Очнись, Лирия. – Я плачу, зарывшись в ладони.
Возможно, в какой-то момент ноша стала для неё непомерной. Постоянные ссоры родителей, наши с папой. Темнота каменных стен. Нескончаемые нити напряжения, пронизывающие дом. А затем неистовство огня. Наверное, сестрёнка подумала, что я её бросила. Когда Эмрик нашёл Лирию, она уже была без сознания. Лишилась чувств, решив, что мы оставили её задыхаться? Умирать? Что мы отказались от неё? Что я нарушила данные обещания?
Я вдруг становлюсь ребёнком, хватающимся за платье матери.
«Пожалуйста, исправьте всё», – молю я родителей, ревя от ярости.
– Есть какая-нибудь информация, что же всё-таки случилось? – спрашивает медик, проверяя пульс Лирии. Все молчат. Никто не знает ответа. – Она в коме, – говорит он. – В больнице мы могли бы провести ряд тестов. Но здесь… – Медик виновато пожимает плечами, избегая смотреть родителям в глаза.
Тут, под открытым небом, мы сами по себе. Нам недоступно лечение, предназначенное земельщикам в их роскошной подземной больнице.
– Врач вы или кто?! – кричу я. – Сделайте что-нибудь.
Папа при этих словах поворачивается, вероятно, чтобы заткнуть мне рот. Но лицо искажается в замешательстве, когда он смотрит мне через плечо.
– Вам чем-то помочь?
Я поворачиваюсь.
Иуда Перейра. Стоит рядом с колонной и наблюдает за нами. На нём по-прежнему праздничный костюм, на лице поблёскивают серебристые разводы.
– Я… – Возница переводит взгляд с меня на родителей. Затем смотрит туда, где лежит сестра. Он выглядит здесь до абсурдного неуместно.
– Что ты тут делаешь? – говорю я. Затем беззвучно: «Уходи».
– Ты его знаешь? – спрашивает папа.
Иуда выпрямляется от его тона.
– Мы познакомились на… на… – Не думаю, что сейчас подходящий момент говорить о том, где мы познакомились. Выхожу из лавки. Позади Иуды народ всё ещё трётся возле колонн, другие торговцы сидят в своих лавках. Сейчас середина ночи. И всё же они без зазрения совести здесь. Ждут новостей про Охотников, ждут сплетен. – Что ты творишь? – говорю я сердито.
Кажется, Иуда понимает, насколько это плохая идея – слоняться по площади среди ночи, когда ты земельщик. Особенно когда ты легко узнаваем. Я уже слышу перешёптывания. Люди обмениваются воспоминаниями и обрывками сведений, пытаясь смекнуть, где же видели эту знакомую каштановую шевелюру.
– Мы слышали, что случилось, – объясняет он, поглядывая на лавку. – Я говорил, что хочу посмотреть конюшню. И вот, я… кто-то сказал, что ты на площади, поэтому мне захотелось… я подумал… Корал, мне очень жаль. – Я крепче обхватываю заргининовый посох, на который опираюсь. Как хорошо, что мы с Крейн припрятали в лавке запасные вещи. – Твоя марилениха цела?
– Да, – тяжело говорю я. Я оставила Златошторм привязанной на пляже. Что ещё мне оставалось? Куда можно отвести мариленя в такой час?
– А родные?
Как бы мне хотелось, чтобы на этот вопрос без промедления можно было ответить «да». Холодный ветер хлещет по рукам. Растираю плечи ладонями, пытаясь согреться.
– Сестра всё никак не очнётся. Была в доме, когда начался пожар. Она и прежде страдала от непонятного постоянного кашля, а теперь ещё надышалась дымом. – Оглядываюсь назад. Папа с мамой наблюдают за Лирией. Так дети смотрят на выставленные в витрине конфеты, которые им не по карману. С беспомощным и тоскливым видом.
Но Эмрик, прищурив глаза, наблюдает за мной.
– Это её врач? – спрашивает Иуда.
– Да.
Он прикусывает губу. Колеблется.
– Позволишь… поговорить с ним?
Я недоумённо киваю. Иуда изучает океан, что он может знать про вызванную дымом кому?
Медик с Иудой переговариваются несколько неловких мгновений, после чего Иуда делает шаг назад.
– Но как же заргинин?
– Что вы имеете в виду? – вмешивается мама, глядя на Иуду.
– Воздух на острове пахнет металлом, – поясняет Иуда. – Вы все слишком часто им пользуетесь. Заргинин губителен для здоровья людей. Медленно отравляет организм. – Внезапное напряжение, повисшее в помещении, застаёт Иуду врасплох. Он переводит взгляд с родителей и брата на меня. – Вы не знали? Разве это не общеизвестный факт?
– Мы всегда применяли заргинин, – говорит мама.
Но так ли это? Я смотрю на свой посох. Этим металлом пользуются только съёмщики. И никогда земельщики, разве что для создания оружия. Постройкам внутри Террафорта ни к чему заргининовые экраны.
Иуда щурится.
– Как выглядел огонь?
– Синий, – тут же говорю я. – Серовато-синий.
– Да, это заргининовое пламя.
Мы с Эмриком обмениваемся взглядами. Нам не нужен вердикт Землевластителя, чтобы понять, кто устроил поджёг. Съёмщики, разумеется. А у кого есть доступ к запасам заргинина на базе? У мятежников.
Эмрик снимает кислородную маску, и я вижу повреждения. Всё это время так тревожилась о Лирии, что не заметила, насколько сильно досталось брату. Одна сторона лица обожжена и перевязана, половина
