звёздочка, ситара – могут использовать только самые близкие люди по отношению к тем, за кого готовы умереть. Так мама называет Лирию.
Это я научила Дориана.
Он отводит взгляд на долю секунды, челюсть сжата. Но не забирает своих слов.
Голоса становятся ближе, нарушая ошеломлённую тишину между нами. Дориан добавляет:
– Закрой глаза. – Затем, не предупредив, тянется губами к моему уху. Не думаю, что он хотел дотронуться. Лишь пытался сделать вид. Но легчайшего прикосновения достаточно. Чувствительная кожа прямо под мочкой воспламеняется, посылая огненную искру проноситься по коже.
Ковчевники сворачивают за угол, занятые своим разговором.
– В подразделении всегда по меньшей мере пятьдесят стражников. – Не помню имени, но уже слышала этот небрежный тон раньше.
– Кучки земельщиков внутри достаточно, – говорит другой, – чтобы устроили тщательную проверку, если кто поднимет тревогу и… о, что это там? Сними комнату, парень. – Мужчина смеётся, и во мне поднимается ярость. Я стискиваю в ладонях рубашку Дориана спереди. Он сжимает меня крепче, чтобы я не сделала глупость, и слегка поворачивается, закрывая меня от взглядов ковчевников и притворяясь, что смеётся вместе с ними.
– Непременно, дядя, – отзывается он сконфуженно.
– Ну и молодёжь пошла, – ворчит один из ковчевников.
Мятежники идут дальше своей дорогой, а мы стоим, прильнув друг к другу, не смея пошевелиться. Но остальная часть удаляющегося разговора развеивает всякие сомнения: «Ковчег свободы» планирует проникнуть в доминион земельщиков.
Мятежники исчезают в конце улицы, и тишина становится ещё более напряжённой. Дориан убирает руки, медленно, кожа касается моей. Словно старается не потревожить нечто дикое и непредсказуемое. Я смотрю на него сквозь ресницы. Он меньше чем в сантиметре от моего лица. Тяжело дышит. Глаза блестят, и, несмотря на всё случившееся, я страшусь того, чем обернётся для съёмщиков услышанный им разговор.
– Как думаешь, какая у них цель? – говорю я, прощупывая почву.
– Если диверсия планируется в ближайшее время, наверняка очередное мероприятие гонки славы.
– Церемония коронации? Они не посмеют.
– Кажется, ты удивлена, – говорит Дориан просто. – Или беспокоишься, что я свяжу тебя с событиями… Болтаешься тут среди ночи, слишком уж близко к мятежникам.
– Я ни разу не была вовлечена в их деятельность, – говорю я. – И ты это знаешь. – Только бы он не сообщил об этом отцу. И Землевластителю.
– Да. Я вообще сомневаюсь, что в неё вовлечено много съёмщиков. – Я хмурюсь. – В противном случае мы бы уже обнаружили местоположение чёрного рынка. – Я молчу. Он зловеще улыбается. – Ты понятия не имеешь, сколько раз Землевластитель Минос чуть не облысела, пытаясь отыскать убежище.
На отчаянный, предательский момент задаюсь вопросом, что случится в худшем случае, раскрой я местоположение. Доведи я дело до конца. Мятежники сожгли мой дом. Возможно, убили мою сестру. И они ненавидят нас. Ненавидят меня. Если стану той, кто приведет Землевластителя к «Ковчегу свободы», возможно, она этого не забудет. Возможно, получу от неё благодарность, а вместе с ней – помощь семье, здоровье для сестры.
Момент быстро проходит.
Я знаю, что произойдёт, если базу обнаружат. «Ковчег свободы» вместе с предателями наверняка выйдут сухими из воды. Те немногие, кого поймают, либо умрут, либо будут сброшены в море. Но бесчисленное множество людей, не желающих иметь с мятежниками ничего общего, лишатся источника дохода, спасательного круга. Ни в чём не повинные съёмщики не заслужили такого – пожизненного гнева, порождённого болью и страданиями.
Лёгкое пятно света разливается по ночному небу. Приближается восход, а вместе с ним – новый день. И вторая гонка.
Молчание воцаряется между Дорианом и мной. Я смотрю на него бесконечный миг, вновь недооценивая расстояние между нами. Лучше бы мы не стояли так близко. Так, что я всё ещё ощущаю его тёплое дыхание на своей коже. Так, что стоит мне чуть пошевелиться, и я коснусь его кожи. Думала: будет просто увидеть Дориана опять. Думала, что готова. Но и сегодня, и день регистрации дались мне нелегко. Мои чувства – всегда целая палитра, когда дело касается Дориана; всегда не такие, как мне бы хотелось.
Не знать саму себя опасно.
– Мне жаль, что ты лишилась дома, – говорит он.
– О чём это ты сожалеешь? Не ты ли пытался меня убить?
– Так то в разгар гонки. Ситуация вышла из-под контроля. Если бы я действительно хотел тебя убить, возможность была. Да что там, она есть у меня и сейчас.
Невероятно. Я высвобождаюсь из объятий тени. Воздух свежий, чистый. Неожиданно чересчур чистый. Вдалеке виден мой дом. То, что осталось от сгоревшей оболочки. Конюшня за ним разрушена, не считая самой задней части постройки. Огонь почти погасили к тому моменту, когда он с треском перекинулся на стойла. И всё же пламя нанесло достаточный ущерб, чтобы больше ни одно животное не смогло отдохнуть в этих стенах.
Дориан подходит ко мне сзади.
– Как бы там ни было, я не желаю зла людям, которые не встают у меня на пути. Таким, как твоя семья.
– Иуда сказал, что горел заргинин, – бормочу я, взгляд прикован к дыму, всё ещё рассеивающемуся в воздухе.
– Иуда Перейра?
Я оглядываюсь на тон Дориана и с вызовом поднимаю бровь.
– Да, он приходил меня проведать.
Дориан ухмыляется.
– Ну а как же. Он ведь не может перестать совать нос в твои дела.
– Говоришь так, будто ревнуешь, – замечаю я единственно с намерением его позлить.
Что-то в выражении лица Дориана смягчается. Голос понижается до безжалостного шёпота.
– Что, если так?
Кровь приливает к ушам, заглушая шум океана. Ярость нарастает с небывалой силой. Я шагаю к нему, тычу пальцем ему в грудь.
– Не смей. Эгоистичный, высокомерный ты мерзавец!.. Тебе так нравится причинять мне боль, да?
Он удаляется, оставляя меня кипеть от злости. Интересно, знаю ли я ответ на свой вопрос? Мои чувства давно перегорели, осталось лишь любопытство: почему он ушёл. Его, вероятно, никогда не были настоящими. Вот почему Дориану так легко относиться ко всему несерьёзно.
Мы ни разу не признавались друг другу в любви. Но я как дура считала, что моя симпатия взаимна. Должно быть, теперь это его забавляет.
Движение усилилось и на проспекте. Рыбаки, встающие ни свет ни заря, измождённые, полусонные торговцы, направляющиеся в свои лавки, и беспризорники, разбредающиеся по своим углам. Вдалеке море плещется в обратном направлении от острова.
Я поворачиваюсь, чтобы идти домой. И останавливаюсь с внезапным чувством тошноты, когда вновь вижу, что осталось от места, дарившего мне кров. Безопасность и уют. Вот что мы потеряли, вот во что я обошлась близким. Мы лишились того, что защищало нас от внешнего мира.
Если не выиграю гонку славы теперь, если не одержу победу над Дорианом Акаяном, то стану не просто девчонкой-земельщицей, которая забралась слишком высоко и которой указали на её место, а притчей во языцех о той, кто довела свою семью до полного разорения.
Я бреду в другую сторону, к
