Нет, я не отпущу тебя.
Он остановился и спросил прямо:
— Ты не можешь посоветовать, где мне переночевать сегодня?
— А почему не там, где ты был?
— Предположим, мне надоело, я поссорился…
Измини растерялась. Ночь и дома вплотную подступили к ним, и она не знает, как ему помочь.
— Пройдемся еще немного. Как красиво вокруг! Никто же нас не задержал. Давай позвоним в этот дом, сразу во все звонки, и спрячемся за угол?
Измини посмотрела на него с удивлением и потянула его за собой, но Ангелос все-таки нажал звонок велосипеда, стоявшего у молочной. Вышел какой-то мужчина и сердито осведомился, кто это сделал.
— Я! — с гордостью ответил Ангелос. — Захотелось пошутить…
Измини страшно. Все обстоит не так просто, как пытается представить Ангелос…
Он стал расспрашивать ее о старых друзьях.
— Ты встречаешься с кем-нибудь из них?
— Нет, никого не вижу.
— Как ты думаешь, пустит меня на несколько дней Тасос?
— Но он врач и живет в больнице.
— В какой?
— Завтра узнаю и скажу тебе.
— Не нужно. А Стаматис?
— Я видела его несколько дней назад, он получил подряд в провинции.
— Обо мне он не спрашивал?
— Нет, рассказывал о своих делах…
— Значит, никто не спрашивал обо мне?
— К счастью, нет, — с удовлетворением ответила Измини.
— Никого не интересует, жив я или нет?..
— Сначала спрашивали часто, но потом все реже и реже. Последнее время только Статис, наборщик, что живет в нашем дворе… Говорит, что он твой друг и хотел бы тебя повидать…
— Ты знаешь, в какой типографии он работает? — заинтересовался Ангелос.
— Да. Он всегда в ночной смене.
— Пошли, разыщем его.
Ангелос схватил ее за руку, и они ускорили шаг. Измини объяснила ему, что, по мере того как о нем забывали, ей становилось спокойней. Она дрожит, когда кто-нибудь произносит его имя.
— Значит, никто не вспоминает обо мне?
— А ты не доволен?
Немного погодя он спросил:
— Хоть книги-то мои целы?
Измини успокоила Ангелоса, что все они сложены в его комнате.
В центре, где царило оживление и было светло, как днем, он смело шагал посередине тротуара, мимо ночных баров.
Они дошли до типографии. Он попросил Измини передать Статису, что ждет его внизу, и остановился в дверях, среди рулонов бумаги, прислушиваясь к ритмичному стуку машин. Каждый удар — буква. Все продолжает действовать в этом мире, и жизнь не прекращается. Газеты распространяют вести о ней, и каждый день, пролетая все быстрее, несет с собой что-то новое. Лишь ты остаешься в стороне, постоянно терзаемый страхом, обращающим все во вчерашний день. Тебя окружает безмолвная пустыня, где бы ты ни вышел за ее пределы — всюду встретит тебя неизвестность и ледяной ветер опасности. Жизнь словно остановилась для тебя в то утро, когда в газетах мелким шрифтом напечатали: «Дважды приговорен заочно к смертной казни». С тех пор ты сам и все вокруг стало «заочным».
Статис сбежал по лестнице и тут же обнял его черными от краски руками. Друг! Измини заметила, как просветлело лицо Ангелоса, и с тревогой подумала, что может скрываться за сердечной улыбкой Статиса.
— А ты уверяла меня, что не видишься с ним… — повернувшись к Измини, сказал, подмигнув, Статис.
Но Ангелос торопился поговорить с ним о чем-то важном.
— Ты разрешишь нам побеседовать? — попросил он Измини.
Статис и Ангелос отошли в глубь коридора. Ангелос старался спрятаться за спину друга.
— С минуты на минуту меня могут арестовать, с сегодняшнего утра… Мне негде укрыться. Я брожу по улицам. И даже не решаюсь признаться в этом Измини.
— Может, тебе нужны деньги? — предложил испуганный Статис.
— Где-нибудь укрыться, хотя бы на несколько дней…
Статис пожал плечами. Неожиданная просьба смутила его. Глаза у него сузились от страха.
— Это, Ангелос, нелегко… Так внезапно…
— Видишь ли, обычно не извещают, подготовься, мол… Только ты можешь спасти меня…
— Но как? Каким образом?
— С тобой в комнате живет еще кто-нибудь? — спросил вдруг Ангелос.
— Но кругом все тебя знают… В твоем же доме…
— Послушай, Статис. Остаться мне на улице — это все равно что сдаться самому полиции. Сколько можно еще бродить по городу?
— Но как же быть, на этих днях ко мне приедет сестра…
— Скажи прямо, Статис, поможешь или нет?
— Ладно, приходи, — прошептал Статис. — Послезавтра…
— Дай мне ключ. Никто не будет знать. Даже Измини.
— Ключ висит всегда на гвоздике, справа от двери. Но предупреждаю: это опасно. Я кончаю работу на рассвете…
— Спасибо, Статис. Послезавтра я приду. Если, конечно, буду еще на свободе…
Они подошли к Измини. Ангелос теперь казался спокойней. Статис наблюдал за ним. Ночь, по словам Статиса, была какой-то непонятной: одна телеграмма тревожней другой, и все о войне, о бомбах…
— Ну, что, Измини, погуляем еще?
На улице их встретил дождь. Много лет Ангелос не ощущал его капель на своем лице. Он спросил Измини, не должна ли она возвратиться домой, не беспокоятся ли о ней, — совсем как в прежние годы, будто ничего не случилось и они гуляют по городу. Как легко может вернуться прошлое! Они остановились на углу. Ни души. Измини обняла его, но он сделался точно каменный.
— Пройдем дальше, — сказал он.
Новая улица, незнакомые места. Тишина. Оба предпочитали не говорить о том, куда они идут и сколько еще будут бродить. Измини поцеловала его. Дождь усилился.
Промокнув до нитки, они спрятались под железным навесом. Всюду лужи и тьма. Что будет, если кто-нибудь обратит на них внимание? Неужели впервые за пять лет он вышел на улицу для того, чтобы они, вымокшие, всю ночь простояли под дырявым навесом? Сегодня, быть может от непогоды и страха, лицо Ангелоса кажется особенно суровым, и он выглядит старше своих лет.
Дождь все усиливался. Они прижались к стене. С них ручьем стекала вода и заливала им ноги. Ангелос спросил Измини, в котором часу она должна быть утром в конторе.
— Почему ты дрожишь? Не видишь разве, я не боюсь. Кто еще на моем месте решился бы разгуливать ночью по городу?
— Я спрашиваю тебя уже не в первый раз. Долго еще мы будем стоять здесь? Ты слишком рискуешь.
— Это не новость, вот уже семь лет. Ты и раньше сердилась, говорила, что я скрывал что-то от тебя. Но не думай, что мне очень приятно хранить мои тайны. Пойдем, дождь перестает.
Он взял ее под руку, но Измини словно приросла к тротуару.
— Я уйду, если ты мне не скажешь, что с тобой творится сегодня.
— Что нового я могу сказать? Ты ведь все
