знаешь.
Подгоняемые порывистым ветром, они идут посреди мостовой. Проехавшее такси обдает их снопом грязных брызг. Торопливо идет мужчина, засунув руки в карманы. Ему не страшно. Дождь обмывает стены домов. Ангелос избегает смотреть на Измини, и она это чувствует. Вода заливает за ворот, одежда прилипает к телу, и кажется, что Измини голая. Ангелос тянет ее к приоткрытой двери темного подъезда: кто-то проходит мимо них.
— Не уходи, — сказал он вдруг. — Скоро рассветет.
— Зачем мне уходить?
— Ты устала, я понимаю. Еще капельку терпения, возможно, больше не потребуется…
— Почему ты так говоришь? Нет, лучше молчи. Я буду с тобой, сколько захочешь. Хорошо хоть, что я нужна тебе…
— Я не думал ничего плохого. Что-нибудь может еще произойти… Когда-нибудь для всех война закончится.
— В это верит и твой отец. Он собирает материал, чтобы доказать твою невиновность. Разыскал даже какого-то очень важного свидетеля…
Смех Ангелоса гулким эхом отозвался в темном чужом подъезде. Внезапно он перестал смеяться. «Доказать мою невиновность…»
— Он передавал тебе от меня приветы? — спросила Измини.
— Когда?
— Сначала он скрывал от нас, что встречается с тобой, но потом мы заставили его признаться… А ты опять не хочешь поделиться со мной… Однажды я догадалась обо всем по его лицу и стала следить за ним… У вас было тогда назначено свидание в парке… Мне хотелось увидеть тебя хотя бы издали…
— И ты видела меня? — Ангелос улыбнулся.
— Но ты же не пришел. Он прождал тебя весь вечер дотемна.
На лестнице зажегся свет, и Ангелос с Измини молча побрели по затопленной водой улице.
— Я не встречался с отцом.
— Не встречался?
— Ни разу.
Они оказались на маленькой площади с садиком. Укрылись от дождя под сосной. Их щеки касались влажной коры. Совсем как прежде, будто они еще были детьми.
«Да, мы не успели ни поиграть, ни походить влюбленными».
«Я всегда любила тебя. Мне кажется, если я перестану тебя любить, с тобой обязательно что-нибудь случится. Все эти годы я не теряла веры в то, что ты жив…»
Измини вдруг засмеялась:
— Мне есть за что сердиться на тебя, ни одной весточки…
— Я думал об этом много раз, даже писал тебе, но рвал все письма.
— Почему?
— Я боялся, что письмо опоздает. К тому времени, как оно придет, все уже может быть кончено.
— Но ведь никакое письмо ни от чего не застраховывает.
— Нет. Когда люди пишут, большей частью они уверены, что будут живы, когда их письмо попадет в руки адресата.
Два огромных глаза, в блеске которых застыл немой вопрос, рядом с его глазами.
Измини положила руку ему на плечо, словно по ошибке, словно она хотела ухватиться за ствол дерева. Белая, робкая рука. Она осталась лежать у него на плече. И Ангелос опять не осмелился обнять эту девушку, потому что она ждала от него то, что он не в силах был ей дать. Вправе ли он обещать ей хоть что-нибудь?
— Я не посылал тебе никакой весточки, чтобы не связывать тебя… Чтобы ты была свободна. Я рвал все записки, ведь я понимал, что не должен просить у тебя ничего, даже чтобы ты помнила обо мне…
— Но я знала, что ты жив и здоров…
— Послушай, Измини, двое людей могут соединить свои жизни, только когда они имеют возможность строить планы на будущее. Да. Жить — это значит быть уверенным, что ты будешь существовать хотя бы в ближайший час. За этот час можно, конечно, умереть, но, пускаясь в путь, ты все-таки строишь определенные планы…
— Ведь сейчас мы вместе. Разве этого мало?
— Но мы не знаем, что произойдет, пока мы дойдем до угла… Не забывай, что я проследил по газетам и пережил все происшедшее со мной, все до конца. Нет, не совсем до конца.
Измини плакала, по ее лицу катились слезы и капли дождя. Она поцеловала Ангелоса. И его лицо было влажным.
— Подумай только, — с улыбкой сказал он. — В жизни я могу рассчитывать твердо лишь на одно…
Дождь стал уже чем-то привычным. Прижавшись к груди Ангелоса, Измини закрыла глаза. Она почувствовала, как он слегка провел рукой по ее волосам. Потом он окинул взглядом дома вокруг, спящий под пеленой дождя беззащитный город. Как мог этот огромный город таить свои мечты? Он с шумом выплескивал их на улицы. Статис сегодня был обеспокоен последними известиями. Выдержит ли Измини новую войну? Водородная бомба!
«Меня терзала тревога. Я не успел познакомиться с атомной физикой. Мне хотелось только спастись. Тысячи раз выступал я в свою защиту на судах. Не по поводу дела, за которое меня судили, — оно так и осталось для меня загадкой, — я защищался от душившего меня чувства безнадежности. Я назвал его страхом и беседовал с ним. Никто никогда не вспоминал обо мне, кроме тех, кто стремился привести в исполнение старый, уже пожелтевший от времени приговор. Итак, я до сих пор на войне, один на самом опасном участке фронта, где бой не стихает и по сей день. Со мной воюют молчанием, с другими — ядерным оружием. Словно мне было бы легче, если бы я хорошо знал, как происходят ядерные реакции! Невозможно жить в постоянном молчании. Все хотят иметь завтра. Войны, конечно, не будет, но меня, наверно, арестуют».
— Какая нелепость, Измини, сидеть под деревом!
— Но ведь дождь…
Измини все крепче обнимала его, словно хотела удержать. Рука ее проскользнула под пиджак и легла ему на грудь.
— Ты без рубашки?
— Да, — сказал Ангелос, словно это было вполне естественным. — Я не успел надеть ее, ушел внезапно.
Измини гладила его по влажной груди и ничего больше не спрашивала.
Ангелоса пронизала дрожь, будто он только что обнаружил, что на нем нет ни рубашки, ни носков.
— А вернуться ты уже не мог? За тобой следили?
Ангелос посмотрел на небо, на крыши домов и на дерево над их головами.
— Скоро рассветет, наступит день. Утром погляжу, что мне делать.
Они не заметили, как занялась заря. Небо постепенно становилось серо-голубым, листья на дереве, принявшем их под свою защиту, зеленели, и улицы начали приобретать перспективу. Прошел первый прохожий. Город оживал.
Измини держит Ангелоса обеими руками, и он понимает, что с рассветом его положение делается еще более безнадежным. Что произойдет сегодня? Как можно приостановить медленное вторжение дня между ними? Неясные отблески на его лице скоро станут обычным дневным светом, и тогда он уйдет от нее. Она смотрит на него с мольбой и удивлением. Столько лет не видела она его
