на него, он слышал это в тех же самых выражениях уже много раз… «По-видимому, у всякого человека есть своя любимая песня, и должно пройти немало времени, прежде чем он затянет другую», — думал Евтихис, глядя в маленькие глазки хозяина кофейни. Он взял несколько газет и ушел.
Заперев входную дверь, он лег и читал, наверно, долго, потому что у него стало резать глаза и одеревенела шея. Когда он приподнялся и потянулся к кувшину с водой, за окном уже голубело. В газетах писали такое, что сон с него как рукой сняло. Неужели именно теперь, когда он вот-вот заполучит двести лир и наладит свои дела, начнется война? А если это случится, значит, ему снова придется прыгать на ходу в машины и воровать хлеб? Как знать, может быть, на этот раз его останки подберут лопатой с мостовой?.. Нет, нет, ему попались сообщения за прошлый месяц. Евтихис попытался припомнить, что он делал тогда, когда эти газеты были свежими. Вроде ничего особенного. Хоть глаза у него и слипались, он перечитал некоторые статьи. Вчерашние страхи, возможно, живы еще и сегодня, это они обступают нас со всех сторон. Он отложил смятые газеты и улегся поудобнее, чтобы скорее уснуть. «Надо будет прочесть в киоске сегодняшнюю газету, поглядеть, что творится на свете», — решил он. В этом мире каждый делает свое дело, а для него, Евтихиса, сейчас главное, чтобы отец Мэри раскошелился на двести лир. Но хотя страх, который вместе с типографской краской впитали газетные страницы, вроде бы дело прошлое, он не покидал Евтихиса. И эта опустевшая комната показалась ему настоящей тюрьмой. «Похоже, старик понял, какие чувства я питаю к его дочке, и хочет испытать меня. Лишь бы не было войны, я покажу ему, чего я стою».
Как только рассвело, он купил газету и почувствовал, что окончательно сбит с толку. Проходя по двору, он слышал, как Андонис, умываясь у себя в кухне, говорил Вангелии, что всю ночь изучал материалы, которые понадобятся ему для деловой встречи с богачами.
— Возможно, на днях они пригласят меня к себе, и я должен быть во всеоружии.
— Значит, ты доволен? — со страстным нетерпением спросила Вангелия.
— Пока не знаю. Скажу тебе через несколько дней. До тех пор я не могу заниматься ничем другим…
Евтихис подошел к их окну. Он видел, как Вангелия обняла Андониса за шею, собираясь поцеловать его. «Так будет делать каждое утро и Мэри», — подумал он и отскочил в сторону, потому что его заметили. В окно выглянул встревоженный Андонис.
— Не пугайся, я просто так, — успокоил его Евтихис. — Ты собираешься уходить? Пойдем вместе.
Андонис будто только и ждал предлога, чтобы удрать из дому. Он тут же выбежал во двор. Всю дорогу он разглагольствовал о неустойчивости теперешней жизни.
— Горе тебе, если ты знаешь сегодня, что будешь делать завтра. Значит, ты уже вынесен за скобки, превратился в ископаемое. Не так ли? — Он не получил ответа и перешел к длинной лекции об импорте, индексах цен, о кредитных ограничениях и уголовных наказаниях, которые устанавливает капитализм, чтобы разделаться с жертвами своих противоречий.
— Это меня нисколько не интересует, — перебил его Евтихис. — Скажи лучше, будет война?
— Конечно, нет! воскликнул Андонис, словно он давно ждал этого вопроса. — Все за то, что мы подходим к ней все ближе и ближе, но в конце концов…
— Что же будет в конце концов?
— Ничего. Убедятся, что война не нужна. Капитализм…
Но тут Евтихис перебил его:
— Жена целует тебя каждое утро? Вот здорово!
— Когда у тебя на душе спокойно, хорошо, но теперь… Пойдем до следующего угла… Итак, Евтихис, когда экономика построена на антагонизме, в тюрьму попадают те, кто послабее, то есть необходимые и неизбежные жертвы, которые нужны для того, чтобы действовала существующая система. Иначе все остановится. Не правда ли, это любопытно?
— Да, очень любопытно, — согласился Евтихис. — Мы говорили о войне…
— А разве это не жестокая война? — возбужденно подхватил Андонис. — Подумай, ты можешь с часу на час погибнуть…
— Ну чего ты кипятишься? Ведь сию минуту войны не будет. Только что ты уверял меня…
В глазах Андониса блеснул страх, губы у него побелели.
— Возможно, сию минуту…
Евтихис сделал вид, что все понял, и заговорил о другом.
— Я знаю, ты крутишься возле больших дел. Ты должен помочь мне. Я, наверно, скоро получу те двести лир, о которых говорил тебе. Как ты думаешь, этого хватит на что-нибудь стоящее?
— Пожалуй. Надо пораскинуть умом…
— Хочешь, займемся чем-нибудь вместе? — предложил Евтихис. — В общем я имею тебя в виду…
— Поговорим об этом в другой раз. Сейчас…
Евтихис попрощался и ушел. Он понимал, чтобы принять такое важное решение, надо сначала все спокойно обдумать. Он брел по утренней улице мимо домов с закрытыми ставнями. Поднялся на мост, оттуда просыпающийся город показался ему особенно красивым, словно обновленным. Прохладный ветерок ласкал старые черепичные крыши, сметал с них пятна ночи и шептал, что день начался. На террасах полоскалось пестрое белье, из труб подымался дым. Прошла парочка. Мужчина взволнованно и нежно смотрел на женщину. Вот остановился поезд. Из него высыпал народ. Смешавшись с толпой, Евтихис шагал, потирая руки. «А все же жизнь — хорошая штука», — подумал он и принялся насвистывать песенку, которой обычно вызывал Мэри к окну.
К остановке приближался переполненный автобус. Андонис побежал ему навстречу и повелительно поднял руку, чтобы водитель притормозил. Будто весь мир принадлежал Андонису и он мог в нем распоряжаться, как хозяин. Очередь спуталась, превратившись в живой клубок, все одновременно лезли в автобус. Мостовая в выбоинах и ухабах — тысячи негодяев наживаются на ремонте дорог. В эти утренние часы на работу едут служащие, которым нельзя опаздывать. Почему одна минута имеет такое значение в жизни человека? «Я спешу больше всех, хотя и не обязан никуда являться к определенному часу. Я должен был сделать уйму дел еще вчера, позавчера, много лет назад», — с горечью думал Андонис, остановив взгляд на человеке, висящем на подножке.
Пассажиры, удобно устроившиеся у окон, прилипли к стеклу и смотрят на улицу; каждый поглощен своими мыслями. Андонису, зажатому людьми, мешает разбухший портфель. Но это необходимое орудие. В нем его память, идеи и надежды. Автобус еле тащится. На площади выстроились высокие чахлые эвкалипты, их макушки освещены солнцем, поднимающимся над крышами. Каждый человек обязан считаться с временем другого. Кто может правильно оценить стоимость одной минуты? Окна домов запотевшие, мутные, лица людей в этот час особенно озабоченные. Пригнувшись, Андонис разглядывает тротуар и
