Непроизвольно поёжившись, она вошла в дом бабушки. Этот дом наводил на Веру непонятный страх: в каждом углу бабушкиного дома ей мерещились призраки. Мимо огромного зеркала в зале, Вера вообще старалась прошмыгнуть, чтобы даже случайно не попасть в отражение. Вере казалось, что именно так должно выглядеть жилище ведьмы из страшных сказок, а не… дом глубоко верующих в Бога людей.
Бабушка сидела на диване в “проходной” комнате, которую называла “столовой”. Продавленный диван поскрипывал под грузным телом бабушки. Вокруг суетились мать и тётушки. После перенесённого инсульта, лицо бабушки было перекошено, но даже в подслеповатых глазах сквозила былая власть над домочадцами.
— Выйдите все, — трудом выговаривая слова, обратилась бабушка к дочерям. Те послушно, почти бесшумно, выскользнули за дверь.
Вера и бабушка и остались наедине. Вера с вызовом смотрела на бабушку, которая с нескрываемой злостью смотрела на внучку.
— Рада, что жива осталась? — С трудом ворочая языком, с горькой усмешкой проигравшего, сказала бабушка.
Вера молчала. Она не знала, что надо говорить в таких случаях. И надо ли вообще что-то говорить?
— Я делала ВСЁ, чтобы ты не родилась, — из уст бабушки это звучало естественно, как будто так надо было: “делать всё”, чтобы человек не родился.
Вера просто стояла и слушала. Она знала, что у её матери было шесть беременностей, из которых родилась только одна Вера. А после двух операций мать больше никогда не сможет иметь детей.
— Ты должна была… как я… — очень медленно произнося слова, продолжала откровение бабушка, — как я довериться Богу и начать ему служить, чтобы… чтобы сила, которая в тебе… никогда не проснулась… сейчас уже поздно… в матери твоей я смогла затормозить силу… и других дочерей закрыла навсегда от пробуждения… цена была высокая — сын…
Вера молча слушала и анализировала. Единственный сын бабушки и деда, старший брат матери, после какой-то детской болезни остался на всю жизнь инвалидом. Бабушка как сумела дала дяде образование и как могла социализировала его. У дядьки было несколько талантов, благодаря которым он зарабатывал: он был садоводом, мог несколькими прививками оживить любое плодоносящее дерево. Ещё дядя очень хорошо реставрировал книги и делал красивые изделия из лозы. И дядя, как и бабушка, был прихожанином той же церкви. Там же, в церкви, познакомился с девушкой, женился, стал многодетным отцом. И все его дети чуть ли не с пелёнок ходили в воскресную школу и жили в религиозном страхе. И… так же как и другие родственники со стороны матери, очень сдержанно относился к самой Вере…
— Видишь кровь? — Вдруг спросила бабушку у Веры.
— Где? — Впервые, с тех пор как Вера вошла в комнату, она задала вопрос от удивления.
— Ну, вот же смотри, — трясущейся рукой бабушка показала на стену позади Веры, — везде кровь: в рукомойнике, на стенах… кровь…
— Бабушка, позвать кого-то? — Спросила Вера, не на шутку испугавшись, что бабушка начала бредить и может стать агрессивной.
— Не надо… ещё не всё сказала тебе… — замотала головой бабушка, — это всё она… бабка твоя… мать отца… это она мне мешала.
— Почему? — Снова не сдержала вопроса Вера.
— Хотела, чтобы ты жила… такой! Со своей силой…
— Какой силой?
— Не знаю… — гневно сверкая глазами бабушка, — давно в нашем роду никто не проявлял силы… как ты… кто мог стать… уходили в церковь…
— Прятались? — Не сдержала замечания Вера. Она действительно не понимала, что такого страшного могла нести “сила”, что несколько поколений женщин выбирали добровольное изгнание при жизни, запираясь за церковью, как за какой-то спасительной стеной.
— Ты… — зашипела от злости бабушка, — даже не смей… радуйся, что живая… радуйся… я больше… ничего тебе… не смогу сделать!
Вера не знала как реагировать на такие слова.
— ААААА, — вдруг истошно закричала бабушка, оглядываясь по сторонам — они идут за мной… ААААА, — ещё громче, — это ты, — это к Вере со злостью, — это ты виновата! ты!!! я не попаду… туда, куда должна была… ты! из-за тебя меня не забрали вовремя! ТЫЫЫЫЫ! — Истошно завопила бабушка, пытаясь вскочить с места и броситься на Веру.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Но Вера уже выбежала за дверь, стремясь поскорее вырваться на улицу. Пробегая мимо матери, Вера сделала какой-то неопределённый жест в сторону бабушки и побежала дальше. Краем глаза Вера заметила, что мать со своими сёстрами бросились в комнату бабушки. Сквозь открытые окна были слышны истошные крики.
За воротами бабушкиного дома Вера остановилась. Руки и ноги тряслись. Не в состоянии идти дальше, Вера прислонилась спиной к железным воротам и обессиленно присела на корточки. Сердце бешено колотилось в груди. Перед глазами стояла картина: грузная бабушка с искаженным от злости лицом, рассказывающая о том, что… “хотела и делала всё, чтобы Вера не жила”. То что Вера увидела и услышала, просто не помещалось в голове. Навязчиво крутилось: “Почему я? Что я такого сделала, чтобы заслужить такую… ненависть… и от кого? От родственников, которым тоже никогда в жизни не сделала ничего плохого!”. Она же просто… обычный, ничем не примечательный подросток!
Через несколько часов бабушка скончалась. Мать говорила, что перед смертью бабушка не была похожа саму на себя: выкрикивала проклятья, ругалась, вела себя агрессивно. А потом в один момент просто обмякла на руках дочерей.
Вера не хотела идти на похороны бабушки. И даже попробовала договориться с матерью, что не пойдёт. Но мать была непреклонна — Вера ОБЯЗАНА быть на похоронах.
На церемонии похорон, Вера старалась затеряться в толпе. Это получалось не очень, каждый раз, когда Вере казалось. что она надёжно спряталась, находился кто-то из родственников, кто выводил Веру на самое видное место среди других родственников. Мать и сёстры плакали. А Вера не могла себя заставить плакать даже ради приличия. Мать так и сделала замечание, сказав со злостью: “Хотя бы ради приличия уронила слезу! Бесчувственная… мразь!” Но даже под нажимом Вера не смогла бы заплакать: перед глазами до сих пор, как видео на бесконечном повторе, в голове “прокручивался” эпизод с тем, что бабушка сказала перед смертью.
Уже перед дверью в кафе, где мать и её сестры заказали поминальный обед, Веру позвал пастор бабушкиной общины. При виде этого огромного дядьки с длинными волнистыми волосами, хищным крючковатым носом и всегда злыми глазами, у Веры по спине пробегали мурашки.
церкви. Ты же выполнишь последнюю волю бабушки? — Глаза буравили ещё сильнее.
— Нет, — собрав всю силу воли в кулак отрезала Вера, превозмогая внутренний страх перед пастором, очень чётко и твёрдо ответила Вера, — я считаю, что вероисповедание это добровольный выбор каждого. И никто не вправе решать за другого человека!
— Но… — попробовал возразить пастор, но Вера не дала ему заговорить.
— Я сказала чёткое “нет!”— И Вера развернувшись уже ушла в совершенно другую сторону. Точнее так, Вера повернулась и ушла, даже не зная зачем и куда, просто чтобы прекратить давление со стороны пастора.
— Ты ещё об этом пожалеешь! — Крикнул вдогонку Вере пастор.
Вера ускорила шаг. Только отойдя на приличное расстояние, Вера остановилась, чтобы оглянуться. Оказалось, что она на автопилоте зашла в какой-то незнакомый двор, окружённый многоэтажками. Вера присела на лавочку, пытаясь унять панический страх. В голове крутилось одно: “фанатики! ненормальные и неадекватные фанатики!. Вера была уверена, что именно такие фанатики стояли за средневековым гонением на ведьм. Именно такие, как пастор, бабушка и похожие на них, с воплями бросались на беззащитных женщин, обвиняя их в колдовстве. Именно такие фанатики воздвигали эшафоты и первыми зажигали кострища, на которых в страшных муках умирали те, кого они считали ведьмами.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
***
Звонок от Славки был спасением для Веры, вырвавшим её из водоворота страшных мыслей. Славка, как обычно, болтал без умолку и его бодрый тон вытаскивал её из прострации, возвращая к обычной жизни. Хотя и с трудом. На вопросы Славки Веры могла из себя выдавить только односложные ответы.
