Фуад отложил скомканную салфетку и повернулся к Валентину.
— Не будем ссориться, господа, — попытался настроить собеседников на положительный лад Динар. — Сейчас принесут сладкое.
— Знаешь, о чем я подумал? Может, Халиф купил тебя в том борделе вовсе не для того, чтобы даровать свободу? Ему хотелось заполучить хорошенького мальчика для плотских утех? Весь город знает, что он извращенец. Так кто сказал, что нужно ограничиваться женщинами?
— Может быть, — снисходительно улыбнулся Валентин. — Скоро он отымеет и тебя. Ничего не обещаю, но попрошу, чтобы обходился с тобой понежнее. В память о давней дружбе, так сказать.
— Довольно, сукин сын. Я наслушался твоих дерзостей. Убирайся из моего дома. Ползи к Халифу и целуй ему руки, умоляя о прощении. Надеюсь, он прирежет тебя, как бешеную собаку. — Фуад поднялся из-за стола и кивнул подошедшей служанке. — Подай сладкое моему гостю и свари мне кофе. Я поднимусь в свой кабинет. У меня пропал аппетит.
***
Прикрыв за собой дверь кабинета, Фуад вышел на балкон, сел в одно из плетеных кресел и замер, изучая выстланный плитами из итальянского мрамора пол. Он впервые задумался о переезде в пригород пять лет назад, после того, как их с Насрин брак, медленно рассыпавшийся, как песочный замок на сильном ветру, развалился окончательно, но неведомая сила держала его в прежнем доме. По комнатам, в обстановке которых смешались восточная роскошь и европейская строгость, бродил призрак жены. Порой Фуад мог поклясться, что слышит ее тихий голос и мелодичный смех, чувствует аромат ее духов. Насрин была единственной женщиной в его жизни, которую он любил, по-настоящему и глубоко. Она подарила ему троих сыновей, не расспрашивала о работе, знала, когда нужно промолчать и уйти в другую комнату, занявшись своими делами. Когда он понял, что может потерять ее? Задолго до той ночи, когда полицейские явились в дом Ливия и взяли его с поличным. Но после того, как Халиф оправился в тюрьму, все пошло из рук вон плохо. В проклятия Фуад не верил, но как иначе объяснить дождь из неприятностей, обрушившийся на его голову? Он получил этот город, превратившись из глупого помощника в короля, но лишился остального. Насрин, детей, большей части денег. Многие люди Халифа перешли на его сторону, но уважения новому королю это не прибавило. В городе на него смотрели как на предателя, коим он, если отбросить все условности, и являлся.
Можно остановиться, плюнуть на все и уехать прямо сейчас. Валентин прав: Ливий выигрывает сражения не силой, а умом. Именно поэтому Аднан когда-то сделал его своим преемником. И исход этой битвы предрешен. Вопрос лишь в том, как долго стороны будут вести войну на истощение. Фуад — мальчик, посмевший сесть на трон короля в его отсутствие. Трон оказался неудобным, а корона — слишком тяжелой.
Нет, он никуда не поедет. Он не сдастся без боя. Халиф не дурак и понимает, что численное преимущество не на его стороне. Все люди рано или поздно вернутся к нему, но это займет время. И это время Фуад использует до последней минуты.
— Господин, я принесла кофе.
Служанка поставила чашку на невысокий деревянный столик, украшенный замысловатой резьбой, и остановилась чуть поодаль, сложив руки на животе.
— Спасибо. Можешь идти.
— Пришел господин Тарек… передать ему, чтобы заглянул потом?
— Тарек? — удивленно переспросил Фуад, глянув на часы. — Что ему нужно?
— Не знаю, господин. Но он выглядит довольным. Беседует с господином Динаром о делах.
— Позови его.
— Как пожелает господин.
Тарек Бадар, появившийся в дверях балкона пять минут спустя, выглядел не просто счастливым — он сиял как начищенная до блеска медная монета. Фуад сделал нетерпеливый жест, предлагая ему подойти.
— Я ждал тебя через несколько дней.
— Да, да. Знаю. — Тарек широко улыбнулся и склонил голову, приветствуя хозяина. При взгляде на него у Фуада возникала ассоциация с хорьком: у гостя было тонкое лицо с живой мимикой, хитроватые бегающие глазки и пышная каштановая шевелюра, в которую он то и дело запускал пальцы. — Я пришел для того, чтобы тебя обрадовать. Твои услуги мне больше не нужны.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Мадам Брике отозвала жалобу, с которой обращалась к Аднану?
— Жалобу она не отзывала. Как ты помнишь, судья наказал мне заплатить штраф. Те самые деньги, которые я хотел одолжить.
Фуад сделал глоток кофе, не отводя взгляда от лица гостя.
— Знаешь, как тебя называют на улицах, Тарек?
— Чертовски любвеобильным парнем? — потирая руки, хихикнул тот.
— Шлюшьим воришкой. В этом городе не осталось свободных женщин, и ты уже во второй раз крадешь потаскух у мадам Брике, да еще и отказываешься платить?
— В этом городе полно свободных женщин, но они не так хороши в постели, как девушки из заведения мадам Брике. Посмотри на меня, Фуад. Мне скоро исполнится шестьдесят. Я слишком стар, чтобы путешествовать, и слишком болен, чтобы наслаждаться едой. Я богат, и деньги меня больше не интересуют. Единственный доступный мне грех — сладострастие. Я люблю красивых женщин, и они любят меня.
— Все это я слышу от тебя на протяжении двадцати последних лет. Так что? Ты заплатил назначенный штраф?
Тарек опустился во второе кресло по другую сторону стола.
— Заплатил оба штрафа, — уточнил он.
— Оба? — поднял бровь Фуад. — Если не ошибаюсь, прошлый ты должен был отдать Халифу?
— Так и есть. Он простил мне этот штраф, а я пообещал, что женюсь на Мелиссе. Ну, той… не важно.
— Ты крепко выпил перед тем, как заявиться сюда, Тарек? Я тысячу раз говорил тебе, что арак до добра не доводит. Дело не в твоем возрасте, а в привычке каждый день закладывать за воротник. О том случае помнит весь город, хотя прошло больше десяти лет. Халиф поймал тебя на месте преступления и хотел вздернуть на оливковом дереве во дворе заведения мадам Брике тем же вечером. Если бы хозяйка не вмешалась, ты бы со мной сейчас не разговаривал. И ты говоришь, что он простил твой долг в обмен на обещание жениться на шлюхе?
— Так и есть, — повторил гость. — И одолжил мне денег для того, чтобы я расплатился с мадам Брике за… м… последний инцидент.
Фуад откинулся на спинку кресла и положил ногу на ногу. Нет, парень не пьян. Он закинулся чем-то тяжелым.
— Халиф дал тебе денег? Сколько?
— Двадцать тысяч.
— Ливий Хиббинс, мечтавший повесить тебя на оливковом дереве, дал тебе двадцать тысяч долларов?! И что ты пообещал ему взамен? Свою душу?
— О, самую малость. Я согласился передать тебе послание. Держи.
Тарек достал из потайного кармана пиджака свернутую вчетверо записку и протянул ее хозяину. Фуад прочитал строки, написанные знакомым почерком:
«После нашей беседы за ужином я пребывал в расстроенных чувствах, сынок. Жаль, что ты так и не смог найти покупателя для украшения. Я предположил, что эта неприятность серьезно ударила по твоему карману и счел своим долгом оказать финансовую помощь лучшему другу, то есть, тебе, а заодно и престарелому сластолюбцу, которому ты с недавних пор покровительствуешь. Аднан, узнав об этом, страшно разозлился и сказал, что в криминальном мире благотворительностью никто не занимается. Будучи его ручным песиком, я не мог не покориться воле господина. И, так как деньги Тарек намеревался одолжить деньги у тебя, долг мне вернешь ты. Через неделю я добавлю к этой сумме десять процентов. А еще через неделю — десять процентов к новой сумме. И так далее. Передашь деньги Аднану, а он отдаст их мне. Если не ошибешься в подсчетах процентов, сынок, так уж и быть — долго мучить тебя перед смертью я не буду. Твой преданный друг Халиф».
Фуад со злостью смял записку и швырнул ее через перила балкона.
— Вот же ублюдок! Да кем он себя возомнил?!
— Королем? — улыбнулся Тарек.
— Забирай свои деньги и проваливай! Утащи всех шлюх Брике — больше я не пойду к Аднану для того, чтобы тебя оправдать!
— Ну на свадьбу-то придешь? — уточнил гость.
— Приду. Сыграйте ее в саду. Под тем оливковым деревом, на котором я тебя повешу, если ты сейчас же не уберешься из моего дома.
