Минька и сам пошел к брату.
Андрюха с топором в руках корпел под березкой. Очистив землю вокруг березки, он с размаху разрубал корни.
— Допахал? — спросил он, не переставая рубить.
При каждом ударе березка сотрясалась всеми листьями враз.
Минька постоял немного и закарабкался по сучьям вверх.
— Эдак скорей мы ее…
Березка стала заметно клониться вбок.
— Смотри, придавит! — крикнул Андрюха.
Потом встал с колен и начал потихоньку толкать березку в сторону, куда она подалась.
— Тяни меня за ноги! — крикнул Минька, болтая ногами в воздухе.
Будто шутя, Андрюха взялся руками за Минькины ноги и потянул вниз. Крепко держался Минька за березку: одной рукой за сук, другой за ствол.
— Тяни, тяни! Не бойся, не разорвусь.
Точно охнула березка и медленно стала пригибаться к земле. Закачался Минька, как в люльке. Андрюха вспешку подрубил еще немного в корнях, и березка совсем сдала. Минька спрыгнул на землю.
— Ну, теперь пойдем, ты мне поможешь. Прочеркнем, — сказал Минька.
«Прочеркнем» означало по-минькиному пропахать первую борозду нового загона.
От края вспаханного Андрей отмерил шагами новый загон и принял карего под уздцы.
— Ну, ставь! — скомандовал Минька.
Правое колесо у плуга чуть больше левого. Когда идет оно по борозде, как раз вровень с левым приходится, а вот при первой борозде весь плуг кривится.
Тонкие отлучинивались пласты дерна. Местами ложились они плотно, местами бугрились.
— А ну кругом! — крикнул коням Минька, забыв, что Андрюха ведет их под уздцы.
— Чего ты? — обернулся брат.
— Прямо, говорю, борозду провели…
— Как по ниточке. Ну ладно, допашешь этот загон — и домой, — сказал Андрюха.
А сам пошел корчевать березки.
— Но, ты, лукавый! — хлестнул Минька коренника и запел:
Вы не вейтеся, русые кудри,
Над моею больной головой.
Песен Минька много знал: «Шумел-горел пожар московский», «Последний нонешний денечек», «Ухарь-купец».
Под песню кони пошли веселее.
А еще знал Минька секрет такой: чуть только приподымешь вверх ручки плуга, кони сразу убыстряют шаги. Небось раз в десять легче им тогда.
Думал Минька: хорошо бы еще одно колесо приделать к плугу сзади. И ведь не догадаются на заводе!
Плуг у Миньки был Брянского завода.
Брянск казался Миньке зеркальным городом: на отвал брянского плуга не пристает земля, блестит отвал как зеркало. До теперешнего, нового плуга у Миньки был одесский. Одессу Минька не любил: на отвал одесского здорово налипала земля.
Поет Минька песню, покрикивает на коней, а загон меньше и меньше становится. Солнце тоже своим чередом, все ниже, к паужину опускается. Здорово упарились кони — пожалел их Минька, остановил на отдых.
— Ты чего это? — крикнул Андрюха из березника.
— Запарились, — сказал делово Минька, — пускай отдохнут…
Андрюха только что свалил вторую березку.
— Отпрягай давай! — крикнул он Миньке.
— Допахать бы уж загон-то, — хозяйственно сказал Минька.
— Ладно… Не последний день… Допашешь после праздников.
Минька торопливо перепряг коренника в телегу.
— Скажи дома: попозже и я приду… Завтра праздник… — сказал Андрюха.
Сам понимал Минька, что нельзя Андрюхе прямо с пашни вместе с ним ехать домой. Мало ли кто может встретиться?
— Ну дык ладно, приходи, — сказал он Андрюхе, усаживаясь на телегу, — поскорее приходи.
Миньке вдруг жалко стало брата.
Он, Минька, хоть куда может откровенно явиться, а Андрюхе надо все скрытно жить. Полгода уж Андрюха в бегах, все прячется так вот по пашням.
У развалины кулёвской дороги Минька нагнал дядю Трофима.
Издали его признал по картузу и скрипу колес. Ни у кого в Ардашах колеса так не скрипели, как у Трофимовой телеги.
На телеге сидел чужой малец. Сидел он задом наперед.
Минька нагнал их и крикнул:
— Отесовцев мы видели… проехали даве здесь…
Трофим разом повернулся к Миньке:
— Куда они, в село поехали?
Минька подогнал каурку вплотную к телеге Трофима.
— Сюда свернули, на кулёвскую дорогу. Видно, незачем было к нам…
Каурка шла вплотную к телеге и мордой приходилась к самому лицу Алешки:
— Осади коня! — крикнул Алешка и шлепнул Минькину каурку по губе.
— Вон ты какой, — озлился Минька и подогнал каурку еще ближе.
Тогда Алешка приподнял с телеги вилы и сам отвернулся.
— Придержи, говорю, коня, а то напорется еще.
Пришлось Миньке осадить каурку.
— А ты не шибко нос-то задирай, — сказал он, — а то…
Алешке точно не до Миньки — заговорил он с Трофимом.
— Может, тятька сам был с ними, — сказал он Трофиму, скоса поглядывая на Миньку. — Ежели б заехали они к вам, в Ардаши, сразу бы встретил его.
— Сестре, может, по секрету известно, — сказал Трофим.
Минька прямо как гусь вытягивался шеей вперед — очень уж интересовался разговором Трофима с чужим парнишкой. Жалобно просили Трофимовы колеса дегтю, так что до Миньки долетали только обрывки речей. Но понял Минька: разговор идет об Отесове и чуть ли не самого Отесова малец называет тятькой.
— Давно они проехали? — повернулся Трофим к Миньке.
— Порядком уж, — вперебой скрипу колес крикнул Минька, — после них я целый загон вспахал.
Тут с возвышения показалось село. Со всех сторон окружала его роща. За селом верстах в двух виднелась широкая река.
— Большое село-то, — уставился Алешка на Ардаши.
— Триста дворов, — сказал Трофим.
Глава IV
Дикая и непроходимая тайга была когда-то по берегам Ардаш-реки. Бродили в тайге той сосланные, бродили без пристанища по конец срока ссылки. Перебивались они подаянием, а иные грабили купцов, душили царских чиновников. Сосланные же бессрочно прирастали к месту.
Облюбовал будто левобережье Ардаш-реки навечно сосланный Гаврила Хоромных. Будто первым приткнулся он к местности, где теперь Ардаши-село, и стал обрастать жильем. Дом срубил из крупных бревен, окна прорубил маленькие, голому человеку не пролезть. Теперь уже нет таких домов, сгнили они, как и сам Гаврила Хоромных сгнил в земле. А память от Гаврилы осталась в Ардашах: половина старожилов значится под фамилией Хоромных.
Много еще в Ардашах Морозовых. Морозовы тоже старинная фамилия. Невесть когда прибился первый Морозов к заимке Хоромных. Сказывают, не из простых был он: чуть ли не боярин-белоручка, сосланный сюда царем за провинку.
Сказывают старики, издавна шла борьба меж двумя фамилиями. Земель кругом Ардашей в неделю не объездить, но из-за земель будто и начались нелады Морозовых с братьями Хоромных. Тем и этим хотелось захватить «удобий» побольше, к селу поближе. Скота развели те и эти сотни голов, — надобен уход за скотом, — и вперебой друг другу заманивали они к себе бродяг, подбивали их к работе. Проработав лет пять у кого из хозяев, бродяги начинали строить самостоятельное
