не дразнит, — сказал на ходу Алешка, — сама она бесится…
— Ты чей? — подался на Алешку малец.
Алешка, будто не замечая его, прошел в сенки. Пол в сенках только что был вымыт, еще не обсох. За порогом стояла хозяйка. Была она толстая, как квашня.
— Елена Михайловна дома? — спросил Алешка.
— А нету ее, — ответила хозяйка, — у попадьи должна быть… А ты откуда такой?
— Я из города… к ней приехал…
— А-а-а, — протянула хозяйка, — брат похоже ей. Федька! — крикнула она тут же парнишке. — Ступай до отца Никандра…
Алешка сунул узелок хозяйке.
— А я сам пойду…
— Ну-к, вместе идите, — сказала хозяйка.
Федька был уже на отлете. Как услыхал он, что гость городской, переменился обхожденьем — стал легок на язык.
— Мы тоже думаем в город переехать, — говорил он по пути, — тут папа боится отесовцев.
— А чего бояться их? — удивился Алешка.
Федька забегал вперед и говорил, брызгая слюной в самое лицо Алешке:
— Верно, ты не знаешь еще. В Тундасах знакомого нашего, Волкова, начисто обобрали. Грабители они, эти отесовцы.
Неожиданно для себя сказал Алешка складно:
— Для кого грабители, а для нас спасители…
Так и дальше разговор пошел не на Федькин лад. Пока добрались до площади, совсем озлобились друг на друга.
Площадь была большая, десятин в восемь. По правую руку на пригорке высилась церковь. Краска уже слиняла на крыше, и только блестел золоченый крест. Поповский дом стоял неподалеку.
В другом конце площади, у хлебозапасного магазина, ребята играли в лапту.
— В городе, поди, и в лапту негде поиграть? — спросил Федька.
Алешка ничего не ответил. Потом сказал:
— Ты, значит, белогвардеец?
Федька не понял:
— Пошто белогвардеец?
— Ты же офицер…
— А ты откуда знаешь? — вытаращил Федька глаза.
— Нам все известно…
Тут подошли к поповскому дому. На кухне ребят встретила попова кухарка.
— А они только что ушли, — сказала она о Елене Михайловне, — с матушкой ушли на прогулку.
— Вот ведь, — недовольно выпалил Алешка.
— А Коля дома? — спросил Федька.
— Коля дома, — ответила кухарка.
— Пойдем туда, — позвал Федька Алешку и толкнул дверь в соседнюю комнату.
Глава VI
Приехал Минька домой, коней привязал на выстойку и степенно зашагал в избу — пусть видят кому надо, как намотался он за день с плугом.
В сенцах, где никого не было, заторопился. И только отторкнул дверь в избу, выпалил сразу:
— Мамка, мы отесовцев видели.
Мать перед печкой в высокой и узкой кадушке выбивала масло.
— Где это? — удивилась она и опустила мешалку.
— По тракту проехали. Восемь человек, все оборуженные, на ве́ршне, — сказал Минька и поглядел на кадушку.
Чтобы скисало молоко, мать клала в горшок ломоть хлеба, а перед тем, как выбивать масло, вытаскивала этот ломоть. И не ел Минька ничего вкуснее, чем этот хлеб, пропитанный сметаной.
— Есть хо-чет-ся-я, — протянул он.
Мать выловила из горшка сметанный ломоть хлеба, положила на блюдце.
— Ешь покуда, скоро паужин.
Минька забрал в рот большой кус и языком стал выжимать сметану.
— Пахал сам? — любовно спросила мать.
— А кто же?.. Понятно, сам, — гордо ответил Минька.
Тут в избу вошел отец.
— Сбрую-то не убрал! — накинулся он сразу на Миньку. — Жрать уже сел…
«Иван Бастрыков», — сказал Минька в уме.
Всегда так: как рассердится Минька на отца, по имени и фамилии назовет его. Понятно, в уме, а если вслух — так прибьет еще отец.
— Никогда вас к порядку не обучишь, — бранился отец. — Хомут на оглобле валяется, вожжи не собраны…
К строгостям отца Минька привык. Молча продолжал он уплетать сметанный ломоть.
— Слышь, Иван, отесовцы будто явилися, — сказала мать, вытаскивая мешалку из кадки.
Иван Бастрыков застрелял глазами то на Миньку, то на жену.
— Где? — расторопно спросил он.
— Они вон видели на пашне, — сказала тетка Васса.
Иван Бастрыков сразу поласковел к сыну, ближе подошел к нему.
— А много ли их?
Отвечал Минька отцу неохотно:
— Восемь человек…
— Куда ехали? — допытывался отец.
— По тракту проехали…
Потоптался отец посреди избы, потом присел на скамью перед Минькой.
— Верховые?
Если бы не обругал отец за сбрую, все бы по порядку рассказал Минька, а теперь на все спросы отца отвечал будто по принуждению. А про Отесова-сына, который приехал к Морозову, и вовсе ничего не сказал.
— Андрюха-то как? — спросила мать.
— А он к ночи подойдет, — сказал матери Минька, не глядя на отца.
Отец забе́гал по избе, точно что нужное вспомнил.
— Не знаешь, Васса, куда я центровку положил? Надо отнести к хозяину, — сказал он.
И, не дожидаясь ответа, сам торопливо вышел из избы.
— Пошел теперь трезвонить, — буркнула тетка Васса, — покою не будет…
А Иван Бастрыков стоял уже за воротами, поглядывая в оба конца села.
Как назло, на улице никого не было.
Постоял он немного за воротами и опять в избу.
— Разведка, стало быть, — уставился на Миньку, — ежели восемь человек только?
— Кто их знает, — нехотя ответил Минька.
Бастрыков-отец повернулся к жене:
— Спрашиваю, центровку не видала где?
— Ну иди, иди, — ругнулась тетка Васса, — звони теперь…
Совсем расстроился Бастрыков.
— Ты чего это гноишь хлеб во рту? — накинулся опять на Миньку. — Цельный час жуешь и жуешь…
— Иван Бастрыков, — процедил Минька, выбираясь из-за стола.
Отец опять выбежал из избы. Постоял посреди двора и направился к соседскому забору. Притулился к щели меж жердями и замер. Соседский двор был пуст.
Тогда он разыскал большой бурав-центровку и пошел с ним на улицу: неловко же в будни ходить к людям без дела.
Погодя малость и Минька пошел из избы. Торопился он на площадь, к хлебозапасному магазину, куда сбегались ребята на игрище. К приходу Миньки на площади собралось уже много ребятишек. Шла игра в лапту.
— Чур я на матках! — кричал Санька Долотов.
— Чур я! — вперебой кричал Хоромных.
Когда в лапту играли, Минька всегда оставался в матках. Матка — старший в своей партии.
Умел Минька подбирать себе ребят и ловко выручал при последних ручках.
Увидав его, ребята закричали в один голос:
— Пускай Минька в матках!
Не объявил еще себя Минька маткой, а ребята начали подходить к нему пара за парой.
— Печь топить или коня кормить? — спрашивал Петряков Гарька.
Минька, не глядя на ребят, сел на траву.
— Конь вороной ай седло золотое? — спрашивал от следующей пары Гришка Морозов.
Минька, не обращая и на этих внимания, повернулся к Саньке Долотову и как взрослый начал:
— Сегодня вот на Листвянках пахал залог…
Сказал это Минька как о чем-то примечательном, сказал громко, чтобы всем было слышно. Разъединялись пары, усаживались вокруг Миньки.
— Под паужин, глядим, едут по тракту…
Передышку
