Пришёл он к ней послушать сказки, а Натка сидит у пианино, одной рукой что-то наигрывает, а другой машет в воздухе и поёт:
— До, ре, ми, фа, соль…
«Натка тоже любит баловаться», — удивленно подумал Валерка. Он подкрался к ней и дёрнул за косу.
Натка так на пего посмотрела, что у Валерки застыла на губах улыбка.
— Никогда не смей больше так делать! — сказала Натка.
Она могла бы этого не говорить, потому что Валерке от её взгляда и без того стало не по себе.
Валерка часто ходит к Натке и считается в их квартире своим человеком.
— Мне очень хочется, чтобы у меня был брат, — сказала ему как-то Натка. — Хочешь быть моим братом?
— Конечно, хочу, — обрадовался Валерка.
И теперь даже Наткина мама, увидев его о дверях, говорит:
— Нат, братик пришёл.
Натка много рассказывает Валерке о себе, о своём папе и, конечно, о маме. Она их очень любит.
Когда она была ещё маленькая, такая, как Валерка — нет, наверное, ещё меньше, — она по утрам прибегала к папе и начинала его щекотать. Пала за это прозвал её Максимом Щекотаевым. Максимом он звал её раньше, потому что она говорила басом и играла с мальчишками.
А потом, когда папа уезжал в командировки, он писал ей письма на имя Максима Щекотаева. Почтальон удивлялся: он очень хорошо знал, что никакие Щекотаевы здесь не живут. Тогда тётя Катя (так зовут Наткину маму) написала папе, чтобы он не баловался, и он стал писать так: «Наташе Королёвой (для Максима Щекотаева)».
Натка похожа на своего папу. У неё такой же большой лоб и немного загнутый, с разрезом подбородок, такие же большие зелёные глаза и по-детски припухлые губы. Но это так кажется, когда она бывает рядом с отцом. Стоит ей оказаться рядом с матерью, и кажется, что она больше похожа на мать. Трудно сказать, что в них общего. У тёти Кати волосы совсем светлые, а у Натки — тёмные. И глаза у тёти Кати чёрные. Вот только взгляд… Да, конечно, взгляд у неё такой же, как у Натки, — всегда смеющийся. Натка говорит, что мама — вся в неё, и, наверное, она права.
Натка никогда не ссорится со своей мамой, и мама на неё никогда не кричит. Только один раз Валерка увидел, как они очень обиделись друг на друга.
— Ната, сходи за хлебом, — попросила тётя Катя.
— Немножко погодя, — ответила Натка.
— А почему не сразу?
— Ну какая разница?
— Есть разница, — сказала тётя Катя, и глаза у неё стали строгими.
И вот тут Валерка заметил, что Натка похожа маму потому, что у Натки иногда бывает точно такой же взгляд.
Натка молча собралась и ушла. Вскоре она вернулась и так же молча положила на стол хлеб.
Валерка видел, что Натка сердится, но не понимал почему: ведь мама же её не ругала?!
Он уже решил уйти, потому что все молчали и было скучно.
Вдруг Натка подошла к маме, положила ей на плечи руки, и тётя Катя сделала то же самое. Они молча, без улыбки смотрели в глаза друг другу, и Валерка заметил, что их лица повеселели.
Наконец Натка и тётя Катя рассмеялись и обняли друг друга.
— Вы не сердитесь, да? Вы это понарошку? — спросил Валерка, когда Натка подошла к нему.
— Да нет же, чудачок ты мой… — закружила его по комнате Натка. — Мы с мамой всегда так миримся. Понимаешь, я сейчас была неправа.
— Значит, ты исправила ошибку, да?
— Исправила! Исправила! Исправила! — захлопала в ладоши Натка и снова засмеялась.
Такая уж эта Натка! Она не умеет долго сердиться и молчать. Она и ребятам на площадке быстро прощает их шалости, если они попросят прощения.
Натка очень переживает, что в последнее время уделяет мало внимания детской площадке. У неё столько забот и хлопот! Ей надо готовиться ко дню своего рождения. Скоро она и Джерри будут получать паспорта.
А это не так просто.
НАТКА И ДЖЕРРИ ПОЛУЧАЮТ ПАСПОРТА
Тётя Катя говорит, что Натка и Джерри удивительно похожи друг на друга: днём их трудно угомонить, а вечером они обе становятся сонными и послушными.
Валерка с этим не согласен. Натка почти взрослая, а Джерри ещё щенок: ей только четыре месяца.
Натке исполняется шестнадцать лет, вот почему она будет получать паспорт. Джерри тоже получает паспорт, но это не потому, что она большая, а потому, что собакам так положено.
У Валерки появилась новая забота. Натка пригласила его на день рождения, и он все думал, что же ей подарить.
Валерка уже несколько раз заходил в «Детский мир», но что там можно было купить для Натки? И вот после долгих колебаний он купил обезьянку — уж очень она ему понравилась,
Тётя Лена увидела Валеркину покупку и сказала, что такой подарок для Натки не годится: она уже взрослая девочка.
— Пойдём вместе, я помогу тебе выбрать подарок, — пообещала она.
Утром в воскресенье тётя Лена пошла с Валеркой в магазин, и они купили красную сумочку.
Сумочка Натке понравилась, но больше всего она радовалась обезьянке.
— Я её назову Чикой, — сказала Натка и посадила обезьянку на настольную лампу.
Чика сидела, обхватив длинными руками коленки, и все над ней смеялись.
На свой день рождения Натка пригласила почти всех ребят с детской площадки и двух своих подруг — Иру и Веру.
Натка еще пригласила и своих кукол. Их у неё было много, и они чинно сидели на тахте, поглядывая на ребят круглыми голубыми и чёрными глазами.
Маринка и Галька крутились около кукол, гладили их и даже украдкой брали на руки.
А Валерка с любопытством рассматривал фарфоровые статуэтки, которые выставила Натка на свой письменный стол, — это были два забавных человечка.
Один из них добрый, с заплывшими жиром глазками и двумя подбородками. Рот его приоткрыт в широкой улыбке, оттуда выглядывают мелкие ровные квадратики зубов. На руках он держит пухленького ребёнка, который тянется ручкой к серьге, продетой в ухо человечка. Длинный халат, перехваченный поясом под большим животом, свисает до самого пола; из-под него выглядывают пальцы босых ног.
У второго человечка лицо страшное, с широким носом и презрительно искривлёнными губами. На его плечи накинут халат, из-под которого видна обнажённая грудь.
Валерка ещё раз взглянул на доброго человечка и усмехнулся: живот у него свисал над поясом, почти как у Женьки.
— Что, нравятся? — спросила Натка.
Валерка утвердительно кивнул.
— Это мои волшебники — их папа так назвал. Вот этот, — показала она на добродушного человечка, — всегда стоит у меня на столе. У нас с мамой есть такая договорённость: если у меня всё хорошо и нет никаких неприятностей, значит, на моём столе должен стоять добрый волшебник. А если что-то случилось, ну, например, получила я тройку в школе, не выполнила маминого задания, и на моем столе появляется вот этот мрачный тип. Мама приходит с работы, поглядит на письменный стол и сразу обо всём догадывается.
— А у тебя много троек? — спросил Валерка.
— Нет, только одна была, и то я её сразу исправила. Так что этот тип всегда стоит вон в том углу лицом к стенке, А сегодня я их обоих пригласила к себе на день рождения.
— Ната, зови гостей к столу, — сказала тётя Катя.
Натка неожиданно закружилась по комнате и закричала:
— Ребята, до чего вы все хорошие, как я вас люблю!
Натка всех зовёт «ребятами», даже папу с мамой.
Весело было на Наткином дне рождения, а сама Натка смеялась больше всех. Она смеялась даже тогда, когда было совсем не смешно, и все время повторяла:
— Кошмар, как хорошо!
Валерка никак не мог понять, почему она так говорит. Ведь если ей хорошо, так это же не кошмар.
На следующий день Натка не пришла на площадку.
Валерка побежал к ней, чтобы выяснить, в чём дело. У Натки было озабоченное лицо, она то и дело смотрелась в зеркало и всё время твердила:
— Нет, не так, совсем не так.
— Что — не так? — спросил Валерка.
— Фотографироваться мне надо. Понимаешь?
Натка складывала документы в сумочку, подаренную Валеркой.
— Ну, мне пора, — говорит она.
— Можно, я с тобой пойду?
— Пойдем, — соглашается Натка.
В фотоателье никого нет, и Натку сразу пригласили сесть в кресло. Фотограф закрыл голову чёрной тряпкой, долго целился в Натку своим большим аппаратом на трёх деревянных ногах. Потом подошёл к Натке, приподнял ей голову, ещё раз посмотрел на неё из-под тряпки и сказал:
— Так, хорошо. Сидите не шевелитесь…
Натка и так не шевелилась. Валерке показалось, что щёки у неё надулись.
— Не надувайся, — сказал он.
Натка быстро взглянула на него и едва заметно улыбнулась.
— Внимание! — сказал в это время фотограф и снял с аппарата какую-то крышечку.
Потом, как фокусник, он описал в воздухе круг рукой и снова надел крышечку на место.
— Вы свободны, — сказал фотограф, — завтра будут фотокарточки.
