но я думаю, что могу простить тебя.
Сердце чуть не выпрыгнуло у меня из груди. Я чувствовала, что прямо сейчас я делала или говорила недостаточно, но вся ситуация была такой неловкой и напряжённой, и я понятия не имела, как стоит поступить.
— Спасибо.
Ингрид развернулась обратно к радио, которое всё ещё разражалось помехами. Следующие её слова прозвучали совсем тихо:
— Это не Пит рассказал Дженнифер о фотографиях.
Я растерянно тряхнула головой, всё ещё переваривая всё сказанное, всю её боль. Почему она защищает Пита?
Когда стало понятно, что я её не поняла, Ингрид осторожно уточнила:
— Это сделала я.
Потребовалась секунда, чтобы до меня дошёл смысл сказанного. А потом у меня перед глазами вспыхнули звёзды. Предательство пронзило меня насквозь, быстро и внезапно, хотя я не была уверена, что имела право на эти чувства.
— Но зачем?
Ингрид снова вцепилась в крестик.
— Мне показалось, так будет правильно. Все в школе говорили о том, что вы делали, и я чувствовала, что она имеет право знать.
— Оу, — я словно оказалась глубоко под водой и никак не могла вынырнуть. — Может быть… ты была права? — я больше не могла отличить хорошее от плохого. Я понятия не имела, что есть что.
— Нет, Мэллори, — пылко возразила она, словно давно уже всё обдумала, и была свято уверена в своих словах. — Дженнифер не знала, что вы над ней издеваетесь, и я ей об этом сказала. Но ей не нужно было это знать. Ей не нужно было это чувствовать.
Как же мне хотелось, чтобы мы вообще никогда не делали те снимки. Сожаление давило на меня, безжалостное, как гравитация.
— Я убедила себя, что пытаюсь помочь ей, потому что в своё время мне хотелось, чтобы кто-нибудь сделал для меня то же самое, — продолжила Ингрид, — но теперь я уже не уверена в этом. Теперь мне кажется, что… возможно, я просто устала быть единственной такой. Единственной, кто злится.
— Ты не единственная, кто злится, — это гораздо больше походило на признание, чем мне бы того хотелось.
Она посмотрела на меня. Постепенно, выражение её лица смягчилось, и она кивнула. Движение было едва заметным, но я знала, что оно означает. Спасибо, что увидела меня.
— Только не говори Кэт, что это была я, — попросила Ингрид.
Я вспомнила о нашем с Кэт разговоре, о том, как та не хотела связываться с Дженнифер, и что она тоже просила не говорить об этом Ингрид. Подумала обо всех секретах, которые я храню, и о Том Случае.
Сколько людей хранят подобные секреты? Сколько людей тайно причиняют друг другу боль? Ведь Ингрид и Кэт хорошие, но если даже они делают кому-то больно… может быть, на самом деле люди и правда плохие по природе? Может быть, мы просто не можем не причинять друг другу боль.
От этой мысли мне стало так грустно, что пришлось закрыть глаза.
И тут я услышала сигнал.
Мои глаза резко распахнулись.
Ещё один сигнал.
Мы с Ингрид подались вперёд.
Затем бип-бип-бип-бип. Би-и-ип-би-и-ип-би-и-ип. Бип-би-и-ип-би-и-ип.
Радио на мгновение замолкло. Затем всё повторилось.
— Это какая-то последовательность, — выдохнула Ингрид.
— Ингрид, — ахнула я, стараясь не завизжать от восторга. — Сработало.
Она начала лихорадочно делать какие-то заметки, а я была так взволнована, что чуть ли не взлетела. Мы найдём инопланетян. Мы найдём Дженнифер.
Наше ликование прервал стук Кэт.
Мы с Ингрид уставились друг на друга с широко раскрытыми глазами.
— Нам надо идти, — прошептала Ингрид.
Она вела себя осмотрительно и, конечно, нам надо было идти. Но не сейчас.
— А как же код?
Радио все ещё продолжало пищать: бип-би-и-ип. Бип-би-и-ип-би-и-ип.
Ингрид что-то строчила в свой тетради.
И тут дверь распахнулась. Она ударила меня в спину, и, споткнувшись, я качнулась вперёд.
Обернувшись, я увидела Джун, прижавшую ладонь ко рту.
— Что?.. — пробормотала она. — Я же говорила вам, дети…
Протиснувшись мимо нас, она выключила радио, а после отступила назад. На её лице читалось удивление, разочарование, а также… печаль.
— Придётся позвонить вашим родителям.
25
Мама была в ярости.
Пока я сидела за кухонным столом со своими родителями, мама раз за разом закрывала глаза и глубоко втягивала воздух.
— Я и не подозревала, сколько нужно кислорода, чтобы не начать орать, — я этого не планировала, но прозвучала фраза довольно дерзко.
Папа вздохнул, мол, «понеслась».
Маме шутку не оценила.
— Я не понимаю, что происходит. Меня расстраивает вся эта ложь и тайные вылазки. Это совсем на тебя не похоже.
Настала моя очередь яростно втягивать воздух.
— А тебе откуда знать? Откуда тебе знать, какая я? — мой голос сорвался на последнем слове, и я поняла, что хочу узнать ответ. Я хотела услышать, что она скажет, потому что, возможно, я и сама не знала, какая я.
Мама откинулась назад, быстро моргая.
— Я твоя мать. Разумеется, я тебя знаю.
Папа взял её за руку и просто сказал:
— Мэллори, ты можешь поговорить с нами.
Они не понимали, что я хотела с ними поговорить. Хотела рассказать о Дженнифер, поисках инопланетян и Том Случае. Я хотела попросить их о помощи и позволить им нести этот груз.
Но как я могла это сделать, когда они уже смотрели на меня с таким разочарованием?
— Пожалуйста, — взмолилась мама.
— Мы… — мы получили код от инопланетян. Нам нужно найти Дженнифер. Мы так близки. В тот день, в туалете, произошёл случай…
Мои родители подались вперёд, и я начала ещё раз:
— Я знаю, что мы плохо поступили, воспользовавшись радио без разрешения. Но нам нужно туда вернуться. Это важно.
Мама нахмурилась.
— Почему?
— Я не могу тебе сказать. Мне просто нужно, чтобы вы… доверились мне.
Папа провёл рукой по щетине. Мама сидела очень тихо. На мгновение я вообразила их помощь. Я представила, что они возвращают меня на радиостанцию и говорят Джун: «Нам очень жаль, но произошло недоразумение. Нашей дочери нужно воспользоваться вашим радио. Вот, мы привезли немного пирога».
Мама испустила очень долгий выдох.
— Так не пойдёт, Мэл.
Из лёгких словно выбили весь воздух, я отчаянно заморгала, пытаясь избавиться от внезапной рези в глазах.
— Но, мам…
— Но, Мэллори, — твёрдо продолжила мама. — Ты должна поговорить с нами. Доверие работает в обе стороны.
— Да, вот именно! — не выдержала я. — И ты мне не доверяешь!
Вмешался папа:
— Мэллори, следи за своим тоном.
Я изумлённо уставилась на него. Обычно он был на моей стороне или, по крайней мере, придерживался нейтралитета, но сейчас их оказалось двое против одного, и некому было меня
