долю секунды, когда посветлел горизонт, «засек» верхушки мачт «Красного Кавказа». Мгновенно рассчитали дистанцию, внесли поправки. Свердлов — взволнованно:
— Прошу разрешения открыть огонь!
Кожанов будто не слышал вопроса. За стрельбу отвечает командир корабля, только он. А командир был уверен, что артиллеристы не подведут.
— Добро! — выдохнул Кузнецов.
Прозвучал ревун, грянул дружный залп из четырех орудий. Томительные секунды ожидания — и доклад наблюдателей:
— Три снаряда — перелет, один — недолет!
Накрытие?! С первого залпа, при качке, при плохой видимости?! Неужели так?
А Свердлов уже вел огонь на поражение. Из стволов орудий вырывались острые всплески огня.
Командующий флотом Кожанов всегда верил своим подчиненным, тем более — командирам кораблей. Однако на этот раз усомнился, нет ли ошибки? Решил посмотреть своими глазами. Крейсер подошел к щиту, и все, кто был на мостике, увидели огромные пробоины. Командующему ничего не оставалось делать, как поблагодарить Кузнецова и вверенный ему экипаж. Более того, пока возвращались в базу, Кожанов составил и дал по флоту радиограмму, начинавшуюся словами: «Впервые я видел…» Далее подробно излагалось, при какой погоде, на какой скорости, с какой дистанции нанес крейсер удар по щиту.
В мирное время военнослужащих редко награждают орденами. А вот командир крейсера «Червона Украина», несколько лет подряд занимавшего первое место на флоте, был удостоен столь высокой чести. В январе 1936 года Михаил Иванович Калинин вручил Николаю Герасимовичу Кузнецову орден Красной Звезды. А борьба за «первый залп» стала постепенно распространяться с корабля на корабль, с флота на флот. Сначала как самодеятельная инициатива, потом, когда Кузнецов стал наркомом, как официальное мероприятие, как составная часть боевой подготовки. Летом 1939 года «первый залп» уже отрабатывался на учениях всего Балтийского флота.
Если вначале борьба за «первый залп» имела отношение только к артиллеристам, то постепенно это понятие расширилось, наполнилось новым смыслом. Его «приняли на вооружение» подводники, катерники, морские летчики. По существу, речь шла о повышении боеготовности флота, о его способности в любой момент нанести удар по противнику.
Между тем международная обстановка становилась все более напряженной. Коричневое пятно фашизма расползалось по карте Европы. В мире запахло новой большой войной. Это нашло прямое отражение в судьбе Николая Герасимовича. Он был направлен туда, где уже шла открытая вооруженная схватка с фашизмом, — в Испанию. Во французском аэропорту Орли к нему подошел один из встречавших и произнес уверенно:
— Вы Кузнецов! А я секретарь советского авиационного атташе во Франции. С прибытием вас!
— Здравствуйте, — обрадованно сказал Николай Герасимович. — Но как вы узнали меня?!
— Сразу видно товарища, который первый раз в жизни надел штатский костюм, да еще сшитый не лучшим образом.
— Да, — подтвердил Кузнецов. — За один вечер экипировался, а раньше действительно не носил. Неужели выделяюсь среди пассажиров? А я-то воображал…
— Выделяетесь, конечно, но не очень, — улыбнулся секретарь. — Случается хуже. Прибыла недавно группа товарищей, и все в абсолютно одинаковых серых костюмах. Как в форме. Такая вот получается конспирация… Прошу в машину.
За разговорами незаметно доехали до отеля «Сен-Жермен», где для Кузнецова заказан был номер. Наследующий день Николая Герасимовича принял советский посол во Франции В. П. Потемкин. Он поздравил Кузнецова с назначением военно-морским атташе в республиканскую Испанию, познакомил с положением в стране пребывания. А положение это оказалось не столь оптимистичным, как представлялось Николаю Герасимовичу, когда находился на Черном море и по карте следил за развитием событий в Испании. Гражданская война продолжала разгораться. Генерал Франко, подняв мятеж, не смог повсеместно захватить власть, однако и республиканское правительство не сумело сразу подавить мятежников. Франко набирал силу. Ему почти открыто помогали фашистские государства — Германия и Италия. Республиканцам же практически на западе не помогала ни одна страна, только Советский Союз протянул руку дружбы. Но расстояние между СССР и Испанией велико: несколько границ, несколько морей. Республиканцы нуждались в продовольствии, одежде, оружии, в боеприпасах. Естественно, что войска генерала Франко все чаще стали добиваться успеха.
Посол сказал Кузнецову: получено сообщение — мятежники захватили город Бадахос. А что это значит, военному человеку понятно без объяснений. Мятежники юга соединились с мятежниками на севере, создав общий фронт против республики. Теперь редко летают самолеты в Испанию и попасть туда по воздуху стало сложно. Фактически единственная связь республиканцев с внешним миром — морские дороги. По ним идут в Испанию торговые суда. Но и эти дороги становятся все более опасными. Часть испанского военного флота в руках мятежников, возле берегов курсируют крупные корабли немцев и итальянцев… Так что забот у военно-морского атташе будет много.
Николай Герасимович поблагодарил Потемкина за информацию и попросил помочь ему как можно скорее добраться до Мадрида. Однако сделать это оказалось действительно не так-то просто. В ожидании оказии Николай Герасимович успел не только сшить себе новый костюм, но и довольно хорошо познакомиться с Парижем. Почти каждый день наведывался в Орли. Наконец прилетел большой самолет с испанскими опознавательными знаками. Его загрузили какими-то ящиками. Летчики согласились взять Кузнецова и еще нескольких человек. Впереди были опасные Пиренейские горы, которые можно преодолеть лишь на большой высоте, впереди был полет над территорией мятежников, где можно было попасть под огонь зениток или встретиться с истребителями противника. Но лететь было нужно. Другой, менее опасной возможности посылать быстро в Испанию не было.
Устроившись среди ящиков и поглядывая в иллюминатор, Николай Герасимович думал о том, почему именно его, срочно отозвав с Черноморского флота, направили в Испанию? Он же строевой командир, никогда не занимавшийся дипломатией. Во флотских штабах, в центральном аппарате есть много людей, гораздо более подготовленных для работы в качестве атташе. Но, видимо, там, в Испании, требуется не столько дипломат, сколько командир-практик. А именно на него, на Кузнецова, выбор пал скорее всего потому, что он владеет двумя иностранными языками.
Когда-то в военно-морском училище он по четыре часа в неделю осваивал немецкий. Да, видно, методика была далеко не лучшей: за несколько лет забыл потом почти все. Поступив в академию, убедился, что и здесь классные занятия поставлены так же, как в училище. Два-три раза в неделю. А иностранным языком надо заниматься систематически. Вот и решил Николай Герасимович вместе со своим другом Владимиром Антоновичем Алафузовым всерьез взяться за это дело. Тем более что и Кузнецову и Алафузову программа академии не казалась сложной, у них
