Сказать, что я опешила, не сказать ничего.
— Кого, меня? — уточнила на всякий случай.
— Нина, — простонал он. — Ты сейчас притворяешься или как?
— Нет… просто это как-то неожиданно… А как же Нечаев? Да и Ева…
— С Евой я развёлся! — жёстко выговорил Костя. — Раз-вёл-ся. Всё. Мы всегда были с ней чужими людьми… а сейчас тем более. А Илья… Вы с ним в процессе развода, думаю, что теперь твоя жизнь его не касается и ты вольна делать, что захочешь.
«А твоя? Твоя жизнь его касается?» — подумала, но так и не спросила. Вместо этого честно призналась:
— Не знаю, что сказать тебе. Это всё так неожиданно. И…
— Послушай, — сегодня он был настойчив как никогда. — Тебя это ни к чему не обязывает. Мы просто поужинаем, поболтаем, а там… там видно будет.
— Что видно? — наивно и по-детски пискнула я.
— Всё…
***
— Что ты собралась сделать?! — завопила на весь гостиничный номер Геля. — На свидание? С Костей? А как же Нечаев?
Она смотрела на меня так, что я даже начала опасаться, как бы у неё глаза из орбит не полезли.
Вот уже почти месяц я обитала в гостинице, так и не переборов своего отторжения перед нашей супружеской квартирой, которую так щедро мне уступил почти бывший муж. В тот день, когда он довёз меня до дверей, я не провела там и часу, схватив самое главное — врачебные документы и одежду на первое время, ещё порывалась утащить рабочие книги, но поняла, что попросту не осилю поднять коробку с ними.
Подобрать иное жильё я так и не смогла, поэтому вот уже которую неделю не отказывала себе ни в чём, транжиря деньги с Нечаевского счёта. Но на самом деле выходило, что много мне одной не надо было, поэтому вероятность пустить Илью по миру сводилась к нулю.
Несмотря на ярое желание Чугановой воссоединить нас с мужем, я так и не смогла разорвать дружбу с ней, испытывая потребность в ком-то близком. Мама тянула на эту роль с натяжкой, ибо всё ещё продолжала смотреть на меня как на инвалида, причём душевнобольного, иногда у меня создавалось впечатление, что она переживает предательство зятя болезненнее моего.
Ангелина же не теряла надежды меня вразумить, но в целом всё это время служила мне верной опорой и неплохо помогала не скатиться в жалость к себе.
— Нечаев? — театрально переспросила я. — Мы с ним разводимся, и теперь его не касается, с кем и чем я занимаюсь.
Конечно же, я кривила душой, повторяя Костины слова, но интуиция подсказывала — это верный способ поставить точку в наших с Ильёй отношениях.
— Занимаешься? Да ты с ума сошла. Ты что, с ним и спать собралась?!
Спать я ни с кем не планировала, но Гелькин вопрос, а вернее тон, с которым он был задан, заставил меня заартачиться.
— А если это и так? Я теперь свободная женщина, имею право!
В глазах у Чугановой отразился священный ужас.
— Ты точно головой ударилась.
— Тебе напомнить, чья это заслуга?
Геля тут же погрустнела, обхватила себя за плечи, не зная, что тут можно возразить. После чего резко подобралась и, сообщив куда-то в воздух: «Мне нужно Кеше позвонить», схватила свою сумочку и выскочила из номера.
В том, что уже минут через пятнадцать новости дойдут не только до Аркаши, но и до Нечаева, я была абсолютно уверена.
Признаться, на это и был мой расчёт.
И если Костя не боится потерять лучшего друга, то мне тем более терять нечего.
***
В голове всё ещё был туман, за который я попросту боялась заглянуть, словно, найдись сейчас ответы на все мои вопросы, я бы попросту сломалась, не выдержав груза открывшихся признаний. Ну не просто же так я так старательно отказывалась выслушать Нечаева, заранее предчувствуя, что не осилю. И врут те, кто говорит, что правда всегда лучше неведения, — есть такая правда, которую невозможно переварить. Например, что когда-то любимый мною больше жизни мужчина предавал меня в то самое время, когда я теряла наших с ним детей.
Выслушав тогда на набережной его страшную правду, я впала в такое оцепенение, что даже не сообразила, что нужно сопротивляться, когда Илья запихивал меня обратно в машину, видимо опасаясь, что без его присмотра я тут же сигану в речку. И только когда я оказалась в квартире, во мне сработал инстинкт: «Беги!» Это уже сейчас, пару недель спустя, я понимаю, что стоило вцепиться ему в лицо в попытке выцарапать глаза либо же просто придушить. Но нет, я ухнула куда-то в глубины своего подсознания, впав в истерику лишь закрывшись в номере своей гостиницы.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Оказалось, что у предательства нет срока годности. А некоторые вещи лучше не узнавать, никогда… Ведь как ни крути, выходило, что он почти шесть лет жил со знанием о содеянном. Жил и… видимо, не тужил. При мыслях об этом меня непременно начинало тошнить и даже парочку раз вывернуло наизнанку, словно организм отвергал понимание того, в какую грязь нас обоих опустил Нечаев.
И вот сейчас я уже думала о том, что сами по себе и измена, и наличие Егора были такими мелочами по сравнению с тем фактом, что он, когда я больше всего нуждалась в нём, самозабвенно делал ребёнка Карине.
В общем, тот разговор после больницы деморализовал меня окончательно. Самое интересное, что умирать больше не хотелось, но и жить как-то… тоже особо не получалось. Ведь для этого нужно было понимать, куда двигаться, иметь какие-то цели, а я… не хотела ничего, кроме как отгородиться от мира и спрятаться под одеялом. Но когда-то моя психотерапевт научила меня одному простому правилу: «Спасение утопающих — дело рук самих утопающих», поэтому, предчувствуя приступы накатывающей депрессии, я, как тот Мюнхгаузен, решила своими силам тянуть себя из болота. Собственно, так и родилась идея с поисками квартиры — нужно же было что-то делать?!
По этой же причине согласилась на свидание с Костей, сказав себе: а почему бы и да?
Я не строила иллюзий относительно Козырева, прекрасно осознавая, что к нему у меня вопросов ничуть не меньше, чем к Нечаеву, но все они будто бы терялись там… за пеленой тумана.
***
На свиданиях я не была вот уже лет пятнадцать, успев позабыть, как это. Интуиция подсказывала, что мне бы следовало испытывать волнение, интерес… возбуждение, но я не чувствовала ровным счётом ничего. Даже желание отомстить Илье было каким-то блёклым и несерьёзным.
Поэтому и сборы проходили соответствующе. Натянув на себя первое попавшееся платье, я с неясной отрешённостью констатировала, что больше похожа на труп из фильма ужасов. За последние месяцы я исхудала настолько, что вполне годилась на роль анатомической модели скелета для студентов-медиков. Пришлось сделать над собой усилие и изобразить хоть какую-то укладку и макияж. Вопреки моему желанию вышло загадочно и томно.
— Ну и хрен с тобой, — показала язык своему отражению и отправилась на выход, к парковке, где меня поджидало такси. Костя порывался приехать за мной лично, но я засопротивлялась, оставляя себе какой-никакой манёвр для свободы. А может быть, просто оттягивала момент встречи с ним.
Ресторан он выбрал новомодный, но на удивление вполне приятный, по крайней мере, в интерьере не наблюдалось ничего такого, из-за чего хотелось бы промыть себе глаза.
— Ты пришла, — подорвался Козырев со своего места, словно до последнего сомневался, что я приеду.
С печалью отметила букет красных роз, который лежал на свободном кресле. Значит, всё-таки свидание.
Наверное, я всё же до последнего надеялась на то, что это будет обычная дружеская встреча.
— Ну… — неловко отозвалась я, — мне же ещё нужно тебя отблагодарить за то, что ты спас мне жизнь.
Он неожиданно смутился, отведя глаза:
— За такое не благодарят…
Эта скромность ему не шла. Во всяком случае, у меня перед глазами тут же всплыл образ дерзкого Нечаева, за что мне безумно захотелось дать себе затрещину. Сравнивать было нельзя, но порой соблазн перевешивал.
Начало вечера выдалось крайне неловким. Я по большей части молчала, а Костя не понимал, что со мной делать. Мы вскользь поговорили о его разводе, детях, здоровье родителей и… всё. Все его попытки узнать о планах на будущее тут же разбивались о непонимание мною этого самого будущего.
