их наркотиком, фэйской пыльцой, что вдыхала сама.
Клуб Уна покинула поздней ночью – сегодня выступление у нее было лишь одно. Но, как сказал Колдуэлл на прощание, это только начало.
Направляясь домой полутемными, окутанными полумраком переулками (иных в Ямах не существовало), она раз за разом прокручивала в голове события сегодняшней ночи. Кадрами, осколками, оставляя только то, что грело душу. Хищная, довольная, как у объевшегося кота, усмешка на холеном лице Колдуэлла. Покорившийся ей шест. Осыпающие ее овациями и купюрами мужчины. Зависть на невозможно красивых лицах вейл.
Улыбка Уны чуть поблекла – привиделось, что где-то сбоку мелькнула чужая тень. Обернулась – никого, но на всякий случай вынула из сумочки зачарованный стилет – приобрела недавно на вырученные от работы в «Дьяволицах» деньги. Для револьвера сумма должна быть покрупней. Но еще пара выступлений в «Дурмане»…
Еще с десяток выступлений, и Уна оставит позади чертовы Ямы и переберется в более достойный для такой, как она, район.
Мысли о светлом будущем разбились о сумрачное настоящее, когда перед ней появился шкафоподобный незнакомец. За ним – другие, помельче, но по каким-то внутренним ощущениям, проворнее и ловчей. Выражение злобных, как у гиен, лиц ничего хорошего не предвещало. Но важнее их были руки бандюг, в которых оказались не только ножи, но и пистолеты.
Четверо. Ей не справиться. Никогда.
– Так я и знал. Решила надуть меня, тварь? – прошипел Дойл, вырастая за спинами своих головорезов. Чары из филактериев долго не действовали – он видел прежнюю Уну. – Я сделал тебя, а ты мне чем отплатила?
Из груди, несмотря на сковавший ее страх, вырвался смех – настолько абсурдным было заявление Дойла.
– Ты? Я сама себя сделала, ясно?
– Не ясно, – процедил он.
Поросячьи глазки метнулись к перекинутой через плечо Уны сумочке. Наверняка Дойл сгорал от желания понять, сколько денег он упустил из-за ее танцев в «Дурмане».
– Ты, дура, давай, работай. Но часть прибыли будешь мне отдавать.
– Если Колдуэлл узнает, порвет тебя на тряпки, – предостерегающе сказала Уна.
Она и правда в это верила, хотя и была знакома с ним всего лишь сутки.
Дойл расхохотался, продемонстрировав белоснежные зубы, – прибыли от клуба ему явно хватало то ли на дантистов, то ли на иллюзора.
«Если на последнее, лучше бы он исправил свою свинячью внешность», – с ненавистью подумала Уна.
– Да кто ты для него такая, тварь?
Дойл обернулся к прирученным головорезам и прорычал, будто давая команду «Фас»:
– Не потрепите ее сильно, ясно? Она должна оклематься и… танцевать.
Они бросились вперед – все четверо, не желая уступать друг другу пальму первенства. Уна должна была испугаться, но вместо этого лишь разозлилась. И когда первый из охраны Дойла оказался рядом, отбросила кинжал и, подавшись вперед, вонзила зубы в его щеку.
Это было нечто древнее, нечто сродни инстинкту. Уна никогда в жизни не кусала людей. Отбивалась ногами, царапалась, хватала за волосы… но не кусалась. Пес Дойла орал от боли, пока она вгрызалась в его лицо. Остальных Уна не видела, но, судя по пустому пространству вокруг нее, они остолбенели. И правильно.
Пускай трясутся перед ней. Пускай боятся ее, Анаконду.
Уна оттолкнула громилу, выбив из его пальцев пистолет, с легкостью, будто подобное для нее – привычное дело. Странно, но сущности под ее кожей эта дорогая игрушка не понравилась. Уна отбросила оружие в сторону без сожалений. Справится и без него.
Ожив, второй головорез бросился на нее. Медленно, очень медленно Уна повернула голову. Глядя в черные в полумраке глаза, велела:
– Замри.
Откуда-то она знала, что он послушается. Так и оказалось – застыл, словно изваяние. Уна обхватила челюсть мерзавца рукой, длинные ногти глубоко впились в кожу. Выдернув их, облизнула ранку. Яд начал действовать почти мгновенно: схватившись за шею, головорез захрипел.
Она не пыталась разнообразить свою битву – да и зачем пытаться впечатлить тех, кто скоро умрет? А потому других псов Дойла постигла участь собратьев.
Остался только он сам, стоящий в конце переулка и не смеющий убежать лишь потому, что Уна сказала: «Замри». Переступив через чье-то тело, она направилась к Дойлу с полуопущенной головой и взглядом исподлобья.
И, шалея от собственного могущества, отчеканила:
– На колени.
Дойл послушно опустился вниз с остекленевшими глазами. Усмешка затронула лишь уголок ее рта. Почти такая же хищная, как у Колдуэлла, усмешка.
– Уна, пожалуйста, – выдавил Дойл. Простая фраза далась ему нелегко. – Я больше не…
Она взяла его за подбородок, резко дернула вверх. Шейные позвонки протестующее захрустели.
– Я больше не Уна, глупыш, – прошептала она в приоткрытые губы Дойла. – Для тебя и для всего этого чертового города отныне я – Анаконда, королева змей.
И, наклонившись, впустила в кровь Дойла яд.
Глава 20
Королева кладбищ
Морриган дождалась идеального сочетания времени и обстоятельств. На Пропасть уже пару часов как опустился искусственный вечер – отражение настоящего в Кенгьюбери. Судя по наспех собранным слухам, совсем скоро прозектор засобирается домой: он всегда покидал Дом Смерти поздним вечером.
Морриган повторила линии на ладони, активируя чары призыва, но ждать появления Файоннбарры пришлось долго. Изнывая от нетерпения, она исходила островок вдоль и поперек. Главными его достопримечательностями были Дом Смерти и кладбище, раскинувшееся почти на все свободное пространство. Морриган шла по дорожкам из щебня и гравия и, прищурившись, смотрела по сторонам. Нечисть, что вечно кружилась возле могил, напитываясь родственной энергией смерти, так рано не показывалась. Обычно они появлялись по ночам. Выли, кричали тоненькими голосами, пугая неискушенный (если таковой в Пропасти остался) народ.
Встреча с ними чаще всего не предвещала ничего хорошего.
Вдалеке, у кромки острова, за высокой черной оградой, Морриган разглядела силуэты домов – деревянных изб, где обитали кладбищенские ведьмы. Направилась туда, ведомая обыкновенным любопытством, желанием поглядеть на ведьм сквозь кованую решетку. Ойкнула, резко остановившись.
Что-то тянуло из нее энергию. Подобный могильный холод, вздыбивший волоски на затылке, приходил, когда она путешествовала по миру теней в человеческом обличье. Нет, тут что-то другое. Потому что к сковавшему внутренности холоду примешалось ощущение, что из нее вытягивали жилы.
Дрожащей рукой Морриган вынула из сумочки на ремне, с которой никогда не расставалась, полуночный осколок истины.
– Какого?..
В отражении маячила знакомая энергия, сплетенная в клубок темноты, слишком темной для обычной, человеческой. Демоненок, самый первый высвобожденный ею из тела немертвого стража. Он резко дернулся в сторону, будто указывая направление. Морриган чуть повернула осколок.
На нее смотрели горящие алым глаза.
Принадлежали они, увы, не одному своенравному и несносному берсерку,
