кондуктором, просила ещё немного продвинуться, чтобы занять расчётное положение в кадре; проскакивали, и приходилось откатываться на полтора метра назад; запаздывали, я не слышал те реплики, которые по сценарию должен был слышать, – или, наоборот, слишком рано оказывались на месте, и я был вынужден что-то изобретать, звать лакея, приказывать, чтобы эту бутылку несли туда-то, пока массовщики скороговоркой выйдут на нужную реплику…
А сегодня я совершенно свободно смотрел вокруг: как хорошо, оказывается, танцует Ольга; как Ферапонт почтительно слушает гостя и делает знак лакею; как глухой старичок выдёргивает из веера карту… Я мог погрустить о том, что прежде сам танцевал на балах, а теперь не могу; полюбоваться папенькой с маменькой, подумать: как они это сделали? Что они подложили?..
Единственное, о чём я ни разу не вспомнил за весь этот час: о том, что за спинкой кресла – Дуняша. Всё шло плавно и точно, будто само собой.
И ещё я почувствовал в этот момент – не потом, когда в ломберной старички отложили карты, вытащили из карманов бумажники с большущими непривычно выглядящими купюрами, а лакеи начали гасить свечи длинными как бы удочками с напёрстками на концах, – нет, уже в ту секунду, когда осколок хрустнул под колесом, я понял: вся эта конструкция, состряпанная на живую нитку, вычурная, кособокая, с головоломными внутренними траекториями, запутанными отношениями и конфликтами, с танцами, с разговорами, с вызовом на дуэль… не яйцо по нитке, а вот этот мой катафалк, только в тридцать раз больше, неповоротливей и громоздче, с балансирующими на подлокотниках и на спинке полковниками и графьями, прокатилась под куполом по цирковому канату и алле-оп! – оказалась там, где должна была оказаться. Премьера не сорвалась. Сериал «Дом Орловых» вышел в эфир.
Помню сложное, многослойное ощущение. Наверху – торжество артиста после премьеры: сделали! Сладкий, немножко ванильный вкус: он вам знаком, вкус победы? Вкус славы?
А внутри – кислая горечь. Видимо, в глубине души я надеялся, что всё это закончится в первый же вечер, меня отпустят домой. Мол, это были важные семнадцать дней, семнадцать мгновений зимы, насыщенные; что-то было приятно, что-то не слишком: у меня очень устала спина и ноги от круглосуточного сидения – зато я сыграл с Паулем Целмсом, да и с Борисом Жуковым было здорово поработать, даже с Люсей бывало забавно, но увы, – сказал бы я всем, и Марине, и разным друзьям-знакомым, – всё схлопнулось… ну и бог с ним.
Но нет, не схлопнулось. Наоборот, развернулось.
И что же дальше?
Вы хотите сказать, я теперь действительно здесь живу?
В этом ящике?
СТРУКТУРА И НАПОЛНИТЕЛЬ
Интересно, что мои собственные послепремьерные ощущения вновь оказались похожими на чувства А., только в обратной пропорции (или в обратном порядке). Внутри немного поскрипывало: многое получилось не так, как было задумано, не идеально. Но это слабое дребезжание почти заглушалось громом победы: карандашный набросок налился цветом, плоское стало объёмным, строчки сценария превратились в живых людей.
Я завидую: вам ещё предстоит испытать ни с чем не сравнимое торжество Пигмалиона, профессора Преображенского, Франкенштейна[8]…
Однако не увлекайтесь. Пусть опьянён будет зритель – не вы.
* * *
Двести с небольшим лет назад деятели искусства взяли манеру морочить зрителей, слушателей и читателей романтическими метаниями, озарениями, вдохновениями, представлять «художников» некими высшими существами (обычно – оправдывая всевозможные непотребства).
На самом же деле искусство – простая вещь. Если вы не побоитесь признать и принять эту ясность и простоту, если усвоите несколько элементарных правил и научитесь их последовательно применять – вы гарантированно добьётесь желаемых результатов.
Начнём сразу с главного – с ощущения жизни в художественном произведении. Почему одни фильмы (спектакли, книги) зрителей (слушателей, читателей) поражают и увлекают – другие нет?
«Это сильно». «Это цепляет». «Здесь есть энергия», «мясо», «кровь»… В чём секрет? Откуда берётся этот объём, эта якобы неизъяснимая сила?
Я отвечу: из глубины человеческого естества.
А что же там, в глубине?
Здесь опять нам на помощь приходит профессор Калифорнийского университета Лоретта Бройнинг: «В отношении нейрохимии мы практически не отличаемся от наших предков, которые выживали в условиях голода, холода, в окружении диких зверей. С точки зрения эволюции человека как вида – это было минуту назад». (Конец цитаты.)
Наиболее сильные человеческие реакции возникают не на сознательном уровне, а на глубинном – химическом, гормональном. Человек должен выжить в тяжёлых опасных условиях – и, выжив, продолжить род. Всё остальное – более или менее пышная пена.
Чтобы разбудить зрителя, мы должны заставить героя бороться за выживание – и/или за передачу собственного генетического материала другой человеческой особи. Как говорится, «кровь и любовь». У зрителя активируются так называемые зеркальные нейроны: зритель переживает опыт героя как собственный. На этой – единственной! – прочной основе строится психология зрелища. Это первое, чтó вам нужно усвоить.
Теперь второе. Борьба героя (точнее, героев) не может быть хаотичной. Герой не может семь часов спать в пещере, просыпаться от шороха, вскакивать, давить камнем змею, снова спать, просыпаться, чесаться, идти на поиски пищи… В реальности всё происходит именно так – но не годится для шоу. Зрелищу необходима структура. Ваша задача – бережно сохранив аромат спонтанности и «свободы», сформировать такую структуру шоу, которая будет для зрителя максимально комфортной. Собственно, к этому главным образом сводится наша с вами профессия.
В письмах А. назойливо упоминается фильм «Гладиатор». Не будем сейчас обсуждать качество этого произведения. Пойдём герою навстречу: возьмём гладиаторские бои как пример эффективной структуры – банальный пример, избитый, но внятный.
Рассмотрим главные элементы.
– Арена.
Рулон киноплёнки или страницы книги, т. е. любое пространство действия можно сравнить с ареной. Зритель знает, что в кадре, или на странице, или на арене появятся все гладиаторы, т. е. все участники действия. У гладиатора (персонажа, вышедшего на арену) опции только две: победить – и погибнуть. Если описать эти опции ещё корректнее – погибнуть чуть раньше или чуть позже.
Обратите внимание, что у арены есть ограждение: гладиатор не может сбежать. Это рамки любого произведения: ограниченное число страниц, минут или серий.
– Оружие.
В принципе, без оружия можно и обойтись: любой, кто разбирается в экономике спорта, подтвердит, что трансляции ММА в несколько раз популярней любых других состязаний. Но использование оружия обеспечивает радикальный исход в ограниченный отрезок времени – т. обр., есть гарантия: зритель не заскучает.
– Наряды.
Это смешной элемент, я хотел бы на нём остановиться подробнее.
Неоднократно описанный бой секутора (гладиатора с коротким мечом в шлеме с изображением рыбы) и ретиария (гладиатора с трезубцем и сетью) символизировал поединок рыбы и рыбака.
В упомянутом фильме
