можно позаимствовать для двухчасовых «экскурсий». Реакция не заставила себя ждать. Его даже смутил накал энтузиазма сограждан. Хави понял, потребуется какой-то отсев: он все-таки не сутенер и очень любит своих собак. А с другой стороны – ему платить за квартиру.
Той ночью, вооружившись синей шариковой ручкой и стикерами, Хави сел и разработал процедуру.
Шаг 1: электронное письмо или обмен СМС, шесть сообщений минимум.
Шаг 2: очное собеседование не менее тридцати минут либо у Хави в гостиной, либо во время прогулки с собаками. Если у Шеппо будет отмечен хоть малейший признак сомнения – Контесса, та уже через несколько секунд липла ко всем подряд, буквально не отодрать, ее суждению о людях доверять не стоило, – сделка не состоится, без каких бы то ни было исключений.
Дабы еще ужесточить условия, Хави после долгих размышлений решил не выдавать своих собак тем, кто во время последнего опроса отдал предпочтение «Патридо популар», кто курит, хромает, а также у кого близорукость или эпилепсия. Он предоставляет высоко востребованные услуги, напоминал себе Хави: порядочные, законопослушные граждане смогут навестить матерей, подружек или тотализаторы, собаки не будут киснуть без движения, а сам он выберется из долгов. С какой стороны ни посмотри, бизнес-план казался ему новаторским, современным, социально ориентированным. И приглядываясь к первому клиенту – которого Шеппо отверг меньше чем за пять минут, – он уже начинал ощущать себя Илоном Маском из Побле-Сека.
Улов первого дня оказался крайне разношерстным: богобоязненного вида человек с идеально круглой, как у капуцина, лысиной, распинавшийся о необходимости навестить в Сарриа больную диабетом тетушку; дородная женщина в теннисных туфлях, уверявшая его, что собаки ей нужны для «астральной поддержки»; потом еще раз тот же человек монашеского вида (на сей раз не потрудившийся ничего объяснить) и, наконец, Фаусто Монтойа, бывший сослуживец Хави, употребивший свободу на слежку за своей бывшей. Двух соискателей Хави отверг – одного за то, что тот голосовал за «Патридо популар» (и кроме того, курил), а другого за то, что он окрестил болезнь, превращавшую в руины мировую экономику и сотнями убивавшую каталонцев, «коби» – как нарочно, именно так звали талисман барселонских Олимпийских игр 1992 года. Указав человеку на дверь, Хави почувствовал себя чуть ли не праведником.
Мариона вошла в жизнь Хави на десятый день локдауна и на второй день его активной предпринимательской деятельности, в час, когда он обычно курил свой первый косяк. Она постучалась в дверь, как раз в момент расчетов с капуцином – прозрачно намекавшим, что он намерен приходить по два раза в день, как часы, до конца пандемии, – и без единого слова прошла мимо хозяина, словно они были знакомы целую вечность. Это заинтриговало Хави, уже некоторое время пытавшегося сократить употребление гашиша перед ужином. Он попросил ее присесть, отчасти, чтобы выиграть время, отчасти, поскольку она была как минимум на пять сантиметров выше, а он и без того уже обалдел. Хави принес ей воды из-под крана в треснутой чашке с надписью «Реал Мадрид», хотя ненавидел «Реал Мадрид» всем сердцем, и мямлил во время собеседования, все меньше и меньше ощущая себя Илоном Маском из Побле-Сека – да хоть откуда. У него возникло ощущение, будто смотрины устроили не женщине, сидевшей у него на диване, перекинув ногу на ногу, а ему самому. Слегка прохудившийся участок мозга Хави, отвечающий за вопросы этики, заныл: впервые по какой-то не дающейся в руки причине он задумался о том, что, возможно, его неоперившийся бизнес не составляет предмета для гордости. Ни одно слово Марионы напрямую не касалось темы, но сама суть ее гештальта погружала Хави в пучину собственного несовершенства. Уверенности в своей бескомпромиссной нравственности не прибавляло и то, что упомянутый бизнес являлся единственной причиной ее присутствия в его комнате, других не имелось.
– За кого вы голосовали на последних выборах?
– А при чем тут это?
– Да в общем-то ни при чем. Понимаете, я просто пытаюсь получить более глубокое…
– КНЕ, – равнодушно сказала она. – По Зодиаку Телец. Печатаю пятьдесят слов в минуту. Аллергия на чеснок.
Шутка позволила Хави облегченно рассмеяться. Конечно, она голосует за КНЕ. Как может такой прекрасный человек голосовать иначе?
– Власть народу, – пробормотал предприниматель, медленно поднимая кулак, где, как он только сейчас заметил, между двумя костяшками осталось пятно от горчицы. – Каталония для каталонцев…
– А ковид-19 ни для кого, – усмехнулась Мариона. – Кроме, может быть, моего квартирного хозяина.
– Замечательная эмоция. Могу только согласиться.
Он с шумом втянул воздух.
– Последний вопрос.
– Слава богу.
– Вы не могли бы мне сказать, для чего намерены их использовать?
Она моргнула и посмотрела на него.
– Что?
Хави, не без чувства собственного достоинства, объяснил, что предпочел бы знать – исключительно ради собак, разумеется, – какая у клиентов причина с ними гулять.
– У меня нет причины, – пожала плечами Мариона.
– Но должен же быть какой-то побудительный мотив…
– Мотив, конечно, есть. – Она посмотрела на него, как смотрят на человека, который не очень резво соображает. – Я люблю собак.
Тут Хави примолк. Он вручил ей два поводка, магнитную карту для входа в дом, и Мариона ушла. И только когда она вернула Шеппо и Контессу, он сообразил, что так и не попросил у нее удостоверения личности.
Было бы слишком надеяться, что Мариона как более благовонная и менее набожная версия капуцина придет на следующий день, и все же Хави не находил утешения. Оставалось лишь сосредоточиться на бизнесе. Третий день работы предприятия – одиннадцатый день локдауна – принес ему двух девочек-подростков, якобы работавших в ветеринарной клинике, однако так и не догадавшихся, каким образом застегивается шлейка Контессы; коменданта дома, где жил Хави, отпустившего клокастую бороду наподобие раздобревшего Че Гевары после уценки, и целых трех барыг – те все как один расплатились натурой. Два раза приходил капуцин, выдавая двадцать евро вознаграждения в запечатанном голубом конверте, от которого исходил слабый запах розовой воды, совершенно беспричинно взбесивший Хави. Он спросил, как поживает страдающая диабетом тетушка из Сарриа, в надежде, что это прозвучало с едкой иронией. Капуцин вопрос проигнорировал.
Прошел день, два, четыре, неделя. Контесса и Шеппо никогда еще так много не двигались, а тщательно отобранные клиенты вроде бы их не обижали. А потом, на двадцать второй день локдауна, когда Хави уже утратил всякую надежду, пришла Мариона. На сей раз она надела маску, похоже, сшитую из пижамных штанов; однако глаза над набивным шелком с «огурцами» сияли куда зазывнее, чем в первый визит. Увидев их, Хави изведал бездны отчаяния, порожденного неделями смертной тоски. Он вызвался сопровождать ее на прогулке, даже не потрудившись подыскать какой-нибудь предлог, Мариона не возражала. Они медленно брели по Ла Рамбла, Мариона вела Контессу, Хави – Шеппо, и, когда шли
