него — вот в чем трудность. У подъезда он заколебался. Если они снова встретятся, ему будет нелегко уйти. Подле нее опасности множатся. Лицо ее просветлеет, но глубоко в глазах, которые берут его под свою защиту, затаится тревога. А что он может предложить ей? «Я еще не готов принять ее любовь», — подумал он. На первом этаже в том же доме посудный магазин. Девушка протирает витрину. Ее тонкие пальцы уверенны и нежны. Она вопросительно смотрит на него. Что этот взъерошенный человек уставился на витрину?
Рядом кинотеатр. Перед входом вывешены фотографии — кадры из кинофильмов. Он стал рассматривать их, стиснув зубы — старая привычка, — так делал он прежде, когда решал геометрическую задачу. Чтобы задача имела решение, необходимо соответствующее условие… Но его задачу не вычертишь на бумаге… А если задачу нельзя решить, надо привести веские доказательства. «Я хочу выжить. Следовательно, задача имеет решение», — заключил он и почувствовал некоторое облегчение.
Кто-то, проходя мимо, внимательно посмотрел на него. У тротуара остановилась машина. На углу беседовали двое мужчин. Из магазина вышла женщина. Она чуть не столкнулась с ним. Ангелос отпрянул назад. Со всех сторон стекались люди, толкали, окружали его.
Позавчера Измини отпустила его, словно поняв, что не может поступить иначе, а он бросился бежать, сам не зная куда. Его испугал солнечный свет, внезапно настигший их, испугало настойчивое желание Измини удержать его. Он долго блуждал по городу и затем с удивлением обнаружил, что ничего не случилось. «Спасения нет», — решил он, продолжая разглядывать рекламы кинофильмов. Но тотчас возразил сам себе, что это глупая мысль. «Спасение в том, что я жив. Значит, конец еще не наступил». Он сосчитал свои деньги и вошел в кино. В переполненном зале было душно; одежда на нем быстро просохла. По окончании первого сеанса он купил пакетик жареного горошка. Когда во второй раз зажгли свет в зале, он спрятался в уборной, а как только начался фильм, занял место в другом конце зала. Он уснул и проспал половину фильма. Его разбудили выстрелы. На следующем сеансе он пытался следить за картиной, но его опять испугала пальба на экране, и он стал разглядывать своих соседей. Как только билетерша направляла фонарик в его сторону, он вздрагивал. Давая кому-то сдачу, она долго держала фонарик перед самым его лицом. Ангелос сжался в комок. «Извините», — сказала она ему и ушла. Когда опять зажгли свет, он наклонился, будто завязывая ботинок, и никто не видел его лица. «Зачем я порвал карты?» — подумал он. И сразу вспомнил, как плакала Измини, когда он рассказал ей эту забавную историю. Но тогда, как и теперь, ему некуда было идти. В том доме он чувствовал себя в безопасности. Если, играя в карты, он доходил до исступления, то доставал из кармана вырезку из газеты с сообщением о своем приговоре и продолжал играть. У него не было никаких документов, и эту бумажку, как удостоверение личности, он хранил в кармане пиджака. Потом он обзавелся еще одной вырезкой, где писали о расстреле двух человек, осужденных вместе с ним… Фильм глупый, но это не имеет значения.
Когда все встали, он понял, что кино закрывается, и вышел вместе с другими. Ночную улицу освещали фонари и рекламы, впрочем, без всякого смысла, потому что прохожих почти не было. «Я напрасно пугаюсь», — мелькнуло у него в голове, но он тут же почувствовал, как грудь ему словно сдавил железный обруч, стало трудно дышать. Он поспешил прочь с центральных улиц. «Должно быть, я допустил какую-то ошибку и поэтому оказался в положении отверженного».
По дороге ему попался строящийся дом, возведены уже были три этажа. Он отодвинул доски, загораживающие вход. Пробираясь между лесами, среди кирпичей и известки, он нашел лестницу и поднялся наверх. Он примостился в уголке на площадке. Уснуть никак не удавалось. Он встал, чтобы осмотреть недостроенное здание. Светящаяся реклама напротив помогала ему ориентироваться в темноте, обходить торчащие балки. «Когда же я построю дом?» Он обследовал, как делает это его коллега. Наконец он заснул, устроившись на досках, за мешками с цементом, которые защищали его от ветра.
Ушел он рано, до прихода рабочих. «Расчет должен быть точным от начала до конца, — думал он, стараясь хладнокровно проанализировать свое положение. — Нужен большой запас прочности, экономия материалов здесь ни при чем. Я должен продержаться по крайней мере до вечера четверга». Он оглянулся на бетонную коробку строения и уныло побрел, словно покидая что-то свое, родное. В такое же утро ранней весной 1948 года вели к месту казни двух человек, осужденных вместе с ним. Они тоже, наверно, оглядывались на каменную твердыню тюрьмы. Ангелос не знал их, но в бесконечные часы одиночества нередко пытался вступить с ними в разговор, объяснить им, что они не должны осуждать его за то, что ему удалось спастись. Он поплотней запахнул шарф и пошел дальше. «До вечера четверга», — мысленно повторял он, словно это означало до «будущего года».
Он пересчитал деньги. Хватит на то, чтобы два раза сходить в кино, и еще останутся три драхмы. На пакетик горошка в день. Вопрос решен, и он зашагал твердой походкой, как человек, имеющий перед собой определенную цель, — так по крайней мере привлекаешь к себе меньше внимания. Когда наконец открылось кино, он проскользнул в зал. И все повторилось в прежнем порядке; он менял место между сеансами, прятался в уборной, спал в зале. На этот раз картина оказалась более удачной. Вечером он пошел на ту же стройку. К счастью, вход не был забит. Озираясь по сторонам, он поднялся по лестнице. Он заметил свежие ямы, новые леса — работа продвигалась. До утра он не сомкнул глаз. Его мучил голод, но об этом не следовало думать. «Так, пожалуй, может пройти вся жизнь». Кино заменит игру в карты с майором. Завтра четверг. Уходя со стройки, он не обернулся, не взглянул на нее. На улице он с замиранием сердца ждал, что вот-вот опустится рука ему на плечо. Сегодня последний день, который он может провести в кино. У него больше нет денег на билет, останется всего лишь драхма.
Он старался не приближаться к конторе Измини. «Она непременно почувствует, как мне страшно. Нет, нельзя…» — думал он. Время шло, проносились машины, торопливо проходили люди. Ангелос замедлил шаг, вспомнив, что на нем нет носков и, когда он шагает быстро, видны его голые лодыжки. У него отросла борода. Веки у него смыкались, голова отяжелела, боль сверлила затылок,
