производства для укрепления спроса на продукцию различных отраслей экономики метрополии и поддержки инвестиций в них. Напротив, колониальная торговля сосредотачивалась в руках капиталистов из политий-соперников, что препятствовало превращению любого крупного испанского или французского города в торговый перевалочный узел или всемирный финансовый центр, как это удалось Амстердаму и Лондону. Вместо этого Испания стала ещё более зависимой от иностранцев в части финансирования государственного долга, а французские финансы почти исключительно превратились в погоню за сверхприбылями от государственного долга и государственных должностей, что было доступно только для тех, кто имел политические связи.
Наконец, и в Испании, и во Франции структуры элит в метрополии и колониях каждой империи взаимодействовали таким образом, что колониальные элиты могли оказывать воздействие на политику метрополий даже в ситуации, когда эти же колониальные элиты обладали высокой степенью автономии от метрополии. Испанские и французские колониальные элиты имели гораздо больше влияния на политический процесс и государственную политику в метрополиях, чем колониальные элиты Нидерландов и Британии (и в ещё большей мере, чем колониальные элиты наполеоновской империи) в силу трёх причин. Во-первых, как мы уже видели, у имперского центра были незначительные инфраструктурные возможности для правления в своих колониях. Впрочем, то же самое можно сказать о многих других империях, так что для Испании и Франции это обстоятельство имело принципиальное значение лишь в связи с другими элементами отношений между элитами метрополии и колоний. Во-вторых, автаркия элиты в Испании и неразрешённый конфликт элит во Франции приводили к тому, что корона или какая-то иная элита не могли разрешать споры по поводу имперской политики, а на практике элиты метрополий обращались к колониальным элитам за помощью в своих конфликтах. Влияние колоний на метрополию было по меньшей мере столь же значительным, а призывы к союзникам звучали в обоих направлениях. Наконец, разногласия или автаркия в метрополии наделяли колониальные элиты автономией для развития торговых отношений с европейскими державами-соперниками. В конечном итоге Испанская империя стала существовать главным образом номинально, а не фактически, обогащая соперников Испании. Французская империя оказалась робкой интермедией в неразрешённом конфликте элит во Франции, и как только революция перестроила структуру французской элиты, победившая военная элита преимущественно отказалась от заморской империи и обратила свои ресурсы на европейские завоевания.
Таким образом, Испания и Франция отчётливо соответствуют категории империй, рост которых был остановлен двойным препятствием — значительной автономией колоний от чиновников метрополии и высоким влиянием колониальных элит на экономику и политику метрополии. Конечно, слабость Испании и Франции не существовала в вакууме. Их неспособность контролировать свои империи и получать от них прибыль создавала благоприятные возможности для Нидерландов и Британии. Две следующие главы будут посвящены тому, как формировался потенциал этих политий для использования глобальных возможностей и как их гегемонии в конечном итоге были обращены вспять.
Глава 4
Нидерланды: элиты против гегемонии
Нидерланды (the Dutch)[201] были первой державой-гегемоном в том смысле, в каком я (вместе с Валлерстайном и Арриги) определяю гегемонию в главе 1.[202] По существу, Нидерланды, как в дальнейшем Британия и Соединённые Штаты, были державой, которая «не опасается экономической конкуренции со стороны других государств ядра [капиталистической мир-системы]. Поэтому такая держава стремится способствовать максимальной открытости мира-экономики. Некоторые историки назвали подобную политику неформальной империей (то есть не колониальным, а в дальнейшем даже антиколониальным империализмом)».[203] Разумеется, у Нидерландов была и формальная империя, причём это была первая европейская полития, догадавшаяся, каким образом следует генерировать устойчивую и долгосрочную прибыль от своей всемирной империи. В этой главе наша задача состоит в том, чтобы проанализировать процесс, благодаря которому голландцы достигли гегемонии, и те методы, которые они использовали для формирования своей империи и управления ею способом, отличавшимся от неприбыльных (или лишь эпизодически прибыльных) подходов испанцев и французов. Нам также потребуется установить, как эта империя соотносилась с гегемонистским положением Нидерландов в глобальной экономике XVII века. После этого необходимо будет объяснить, почему эта глобальная империя и голландская гегемония оказались не в состоянии содержать себя, даже несмотря на то, что нидерландское государство располагало более значительными финансовыми ресурсами, чем его соперники, и доминировало в существовавших на тот момент глобальных торговых и финансовых взаимосвязях. Наконец, нам потребуется выявить факторы, препятствовавшие осуществлению голландцами тех реформ, которые некоторые нидерландские политики корректно рассматривали в качестве ответов на вызовы, брошенные Британией.
Построение гегемонии
Как голландцы достигли гегемонии, и какое отношение этот процесс имел к их формальной и неформальной империи? С точки зрения Валлерстайна, первый необходимый шаг заключался в том, чтобы стать ведущей мировой сельскохозяйственной и промышленной единицей, осуществляющей производство «столь эффективно, что его продукция оказывается в целом конкурентоспособной даже в других странах ядра… Зримое превосходство в эффективности аграрно-индустриального производства ведёт к преобладанию в сфере коммерческого распределения в мировой торговле, наряду с одновременным накоплением доходов от статуса перевалочного пункта для большей части мировой торговли и от контроля над “невидимыми” сферами транспорта, коммуникаций и страхования. В свою очередь, коммерческое первенство ведёт к контролю над финансовыми секторами — банковской сферой (обмен, депозиты и кредит) и инвестициями (прямыми и портфельными)».[204] «Это была точка, где восходящая держава располагала всеми тремя преимуществами [в производстве, торговле и финансах], которые соответствуют моменту подлинной гегемонии».[205] Валлерстайн полагает, что Нидерланды удерживали одновременное доминирование в трёх указанных сферах лишь в 1625–1675 годах.
Как утверждается в исследовании Валлерстайна, голландское превосходство в сельскохозяйственной, а затем и промышленной сферах строилось на двух основаниях — доминировании в рыбной ловле на Балтике и новшествах в сельском хозяйстве. Голландцы изобрели превосходное рыболовецкое судно, которое позволяло им ловить и продавать рыбу — прежде всего речь идёт о «богатой торговле» сельдью — дешевле, чем кто-либо другой. Гигантская рыбная индустрия голландцев стимулировала развитие крупной соляной промышленности, а также вела к дальнейшим усовершенствованиям в кораблестроении, которые затем дали голландцам ключевые преимущества в построении трансокеанского торгового флота. Кораблестроение стало ещё более эффективным по мере роста его масштаба (отчасти благодаря использованию энергии ветряных мельниц, которые первоначально строились для проектов осушения территорий) и способствовало развитию «в Амстердаме ряда вспомогательных предприятий по производству верёвок, сухарей, корабельных свеч, а также навигационного инструмента и морских карт».[206] Прибыли от торговли сельдью, а затем и от других источников позволяли голландцам оплачивать импорт из
