Германии леса, необходимого для строительства всё большего количества всё лучших кораблей в сравнении с их соперниками.[207]
Необходимость осушения заболоченных земель «вела к изобретению водяных мельниц и расцвету инженерной науки».[208] Плохое качество почв заставляло голландцев переходить от производства зерновых, запас которых они пополняли внешним импортом, к выращиванию технических культур, садоводству (наибольшую известность получили голландские цветы) и животноводству.[209] «Между 1600 и 1750 годами [голландцы и англичане] пережили сельскохозяйственную революцию, в ходе которой масштаб выпуска на одного работника достиг и превзошёл показатели Бельгии».[210] Голландцы выращивали культуры, необходимые для производства красителей, поэтому именно они, а не англичане в XVII веке смогли установить контроль над наиболее выгодной стадией текстильного производства. Значение индекса сельскохозяйственного производства в Нидерландах выросло с 100 в 1510 году до 243 в 1650 году, а затем, уже более медленными темпами увеличилось до 305 в 1810 году.[211]
Голландцы создали цикл благоприятных возможностей и получали от него выгоды. Эффективность кораблестроения обеспечила голландцам возможность лишать преимуществ конкурентов, участвовавших в перевозках на дальние расстояния в Северном море, Средиземноморье, на Американском континенте и в Азии. Этот дополнительный бизнес стимулировал более значительные масштабы кораблестроения и способствовал дальнейшим техническим новшествам и экономии от масштаба, увеличивая преимущество голландцев. В результате «голландский флот доминировал в мировой морской торговле XVII века. С 1500 по 1700 года он вырос в десять раз. По состоянию на 1670 год голландцы владели флотом, который втрое превышал тоннаж английского и был больше, чем тоннаж флотов Англии, Франции, Португалии, Испании и германских государств вместе взятых. Доля кораблей, построенных в Голландии, была ещё больше. В действительности же голландское судоходство достигло вершины лишь во второй половине XVII века, когда голландцы воспользовались ситуацией гражданской войны в Англии, для того чтобы утвердить свое “неоспоримое превосходство в мировой морской торговле”».[212]
Коммерческие связи, которые голландцы создавали для торговли рыбой, зерном, техническими культурами и тканями, обеспечивали основу их доминирования в мореплавании в целом, а затем позволили Амстердаму стать перевалочным пунктом, контролировавшим большинство наиболее прибыльных товаров на мировом рынке. Голландцы централизовали крупные поставки ключевой продукции в амстердамских складах, что позволяло купцам контролируемым способом выпускать ограниченные объёмы каждого из этих товаров на рынки ради максимизации прибылей.[213] Голландцы были в состоянии действовать подобным способом, поскольку именно они получали выгоды от ключевых геополитических сдвигов. Меткое обобщение основ голландской коммерческой гегемонии в Европе XVII века дал Джованни Арриги. Извлекая преимущества от открытия мир-системы, возникшего благодаря упадку Испанской империи и вместе с упадком финансовой гегемонии Генуи, голландцы формировали стратегию и выстраивали организации, соответствовавшие тому, что им «посчастливилось жить тогда и там, когда дул “попутный ветер”».[214]
«Когда в 1585 году Антверпен перешёл в руки испанцев, европейский рынок пряностей переместился в Амстердам».[215] Кроме того, чтобы избежать нестабильности и преследований, в Нидерланды перебирались умелые ремесленники и купцы. Это стимулировало в Нидерландах урбанизацию и увеличивало объёмы капитала. Принятое в 1590 году решение Испании фактически отказаться от отвоевания Северных Нидерландов в пользу войны с Францией позволило голландцам окончательно перехватить торговлю на Балтике у англичан и Ганзейской лиги. Тем самым они увеличили свою долю «крупногабаритной» (bulk) балтийской торговли зерном, лесом, солью и сельдью, а также получили доступ к «богатой» (rich) торговле,[216] доставляя «специи, сахар, шёлк, красители, средиземноморские фрукты и вина, а также испанское американское серебро… на север».[217] Отказ Испании от реванша также позволил голландцам блокировать порты Южных Нидерландов, тем самым покончив с ролью Антверпена как крупного порта и производственного центра, что принесло выгоду Амстердаму,[218] и ещё больше ускорив отток в направлении Амстердама квалифицированных ремесленников и богатых купцов. Нидерландско-испанский мирный договор 1609 года обеспечил голландским купцам доступ к торговле в Средиземноморье, а затем и контроль над ней — это было ценное приобретение, поскольку данная торговля давала голландским купцам новую клиентскую базу, а также она имела ключевое значение для блокирования действий купцов-конкурентов. Голландцы наращивали доминирование амстердамского рынка специй и его прибыльность, поскольку установили контроль над торговлей и производством ценных сортов пряностей, растущих в Азии, создав голландскую Ост-Индскую компанию (ОИК, Vereenigde Ooost-Indische Compagnie) — привилегированную компанию, обладавшую монополией, которую она могла навязывать компаниям-конкурентам из других стран. ОИК осуществляла эту монополию, ограничивая производство пряностей в Азии, скупая их излишки и устанавливая цены.[219]
Рынок, на котором продавались тщательно контролируемые поставки пряностей, фьючерсы на пряности и другие товары, а также контракты и страхование для судоходства, был организационно оформлен в виде Амстердамской биржи. «Первая постоянно действующая фондовая биржа» превратила Амстердам «в центральный рынок денег и капитала для европейского мира-экономики».[220] Кроме того, Амстердамская биржа стала местом, где торговали акциями ОИК, по всем меркам самой дорогостоящей компании Нидерландов, акциями других привилегированных компаний, а также правительственными облигациями. Поскольку Нидерланды были единственной европейской политией, не объявлявшей дефолт по государственным обязательствам, Амстердамская биржа и нидерландские государственные облигации привлекали капитал со всей Европы.
Финансисты с биржи зарабатывали на том, что выступали в качестве брокеров для инвесторов из всей Европы, торгуя от их лица[221] и ссужая капитал, привлечённый в Нидерландах и за их пределами, заёмщикам по всей Европе. Голландские банкиры определяли процентные ставки для значительной части Европы, а их оценка кредитоспособности заёмщиков определяла возможности компаний и правительств привлекать инвестиции во всей Европе. Таким образом, Амстердам стал первым финансовым гегемоном капиталистической мировой экономики.
Валлерстайн и Арриги дают чёткие описания элементов конструкции голландской гегемонии и демонстрируют, каким образом каждый отдельный аспект преимущества голландцев создавал или усиливал другие элементы их могущества. Однако они уделяют меньше внимания тому, почему этих преимуществ достигли именно голландцы, а не кто-либо из их соперников. Нам сообщается о том, что у голландцев была уникальная сельскохозяйственная система, которая обладала необычайной способностью к рекультивации земель, однако Валлерстайн мало что говорит об истоках голландских систем землевладения и управления. Известно, что принципиальное значение для финансовой гегемонии нидерландского государства имела его кредитоспособность, но мы не знаем, каким образом Нидерланды достигли фискальной стабильности и избегали дефолта по своему долгу, что было уникальным моментом на фоне их соперников. Арриги демонстрирует, каким образом голландцы получали выгоды от геополитической открытости, но не объясняет, почему этим пользовались именно голландцы, а не британцы или французы. Как будет показано ниже в этой
