револьверы, направили на Маврина.
— Стой, останови!
Маврин вздернул рысака. Все трое подбежали опять к ходку.
— Ворочай обратно, не пропустим в город…
— На каких правах это? — спросил Маврин. — Самоправство?..
— Нам приказ от командующего Ардашевским фронтом Воропаева не пропускать никого в город с товаром. А с такими перекупщиками у нас совсем особый разговор…
— Чего с ним разговаривать-то! — кричал другой. — Я его видел где-то, спекулянта. Личность знакомая…
— Реквизиция — и кончено, — суетился тут же и третий.
Трофим соскочил с ходка, прошел вперед и засунул руку куда-то под хомут. Из-под крышки хомута вытянул куцую бумажку.
— На, проверь, — сунул он документ одному из допросчиков.
Все трое уставились на бумажку.
— «Командующий Ардашевским фронтом Ми. Воропаев», — нараспев прочитал подпись под мандатом один из мужиков.
— Ну и кикимора ты бородатая! — расхохотался потом он. — Насмешку над нами подстроил…
Партизаны спрятали револьверы, один вытащил кисет с табаком.
— Ну ладно, покурим…
— А горячие вы ребята, — захохотал Трофим.
— Я ведь сразу понял, что вы свои, партизаны, — вмешался в разговор и Алешка.
Все закурили. Партизаны-«пограничники» совсем о другом стали расспрашивать теперь Маврина:
— Товарищ-то Воропаев в Ардашах еще?
— В округу выехал с Бастрыковым, — ответил Трофим, — Советскую власть учреждать. А молодых, что окрестили на Ардаш-реке, обучают другие командиры.
— А какие донесенья с Колыонского фронту? — допытывались партизаны.
Отвечал Трофим прямо рапортом:
— Капитана Амурова выбили из Колыону. Станция в наших руках. Два эшелона спустили под откос: один с оружием, другой с обмундированием.
— А насчет чего вы в город-то?
— Супруга-то Воропаева в городе, — сказал Маврин, — за ней.
— Небось ее уж сцапали беляки в заложницы, — вздохнул мужик.
— Как же это ее сцапают, когда фамилия совсем другая? — сказал Алешка. — Одно дело Воропаев…
Трофим по-военному козырнул пограничникам, тронул рысака.
— Сполняйте, что приказано, — сказал он на прощание.
Партизаны зашагали от тракта в березник. В березнике на привязи стояли три оседланных коня.
— Ловко ты разыграл их, — засмеялся Алешка, когда отъехали.
— А ты вот что, Олешка, — строго сказал Маврин, — не зная броду, не суйся в воду, а то влипнем еще, как капитан Лужкин на Ардаш-реке… По наружу нельзя судить…
После передышки мельниковский рысак пошел ходко. Только пыль извивалась позади ходка.
— Мы теперь в заграницу уж выехали, — сказал Алешка, — тут иго вампира Колчака начинается. Его территория.
Точно самому себе сказал Трофим:
— По программе-то, как папаша твой обсказывал, большевики, они и границ не признают… Раз «пролетария всех стран, соединяйся», — какая тут граница!
Здорово опустел Иркутский тракт. Раньше, бывало, конца-краю не видать — сотни подвод тянутся вереницей по тракту. Как в прорву какую возили в Туминск и хлеба, и дров, и сена. Все пожирал ненасытный город. А теперь до самых Семилужков ни один путник не попался навстречу.
В Семилужках Маврину и Алешке пришлось остановиться ненадолго. Посреди села, у большого моста, точно на сход собрались семилуженцы. Собрались они прямо на дороге, со всех сторон обступили телегу какого-то проезжего.
Проезжий стоял на коленях в своей телеге и, как оратор, с азартом говорил семилуженцам:
— И загнали их, как баранов, в Ардаш-реку. А на реке заграда… Ну и давай глушить с берегов: Отесов с того берега, а Воропаев с этого берега.
Семилуженцы слушали, прямо дух затаив. Слушали молча все, только один мужик от удивления, что ли, как-то вздрагивал временами.
— Ах ты ведь, ах ты, — выдыхал он сквозь зубы.
Алешка сразу, как подъехали к толпищу, соскочил с телеги, протискался вперед и уставился в самое лицо мужика-оратора.
— Ну, видит капитан — положение такое, что назад смерть, вперед смерть и на месте смерть, — продолжал мужик. — Подался он тогда, сукин сын, по течению реки вплавь. Ну, из рядовых тоже кое-кто увязался с ним. В безопасном месте и выбрались они на берег. Смазали лыжи к селу. Говорит капитан: «Поджигай, ребята, село. Повстанцы побегут тушить пожар — наши проберутся вперед». А в селе-то, в Ардашах, Воропаева сын стоял с отрядом…
— Стало быть, и сын его с повстанцами орудует? — спросил один из семилуженцев.
— Ну не поверите, — оглядел всех мужик-рассказчик, — сын-то Воропаева лет тринадцати малец. Вот не более этого парня, — показал он на Алешку.
Семилуженцы уставились на Алешку. Заерзал Алешка на месте, покраснел.
— Бежит, значит, капитан со своими молодцами к селу, — продолжал проезжий мужик. — А встречь ему…
Алешку прямо подмывало, еле удерживал он себя, чтоб не вмешаться, не рассказать, как было дело…
— Одним словом, и тут, подле села, попал капитан в ловушку, — говорил мужик. — Сын Воропаева палит со своим отрядом встречь капитану, а сам Воропаев подоспел к флангу. Начисто перебил, всех до одного уложили. Самого капитана отправили в царство небесное. Поутру нашли его у овина. Лежит рядом со своим верным дружинником Морозовым. А Морозов-то этот, ардашевский богатей, карателям, стало быть, продался, — закончил мужик свою речь.
— Неужто всех уложили? — удивился кто-то из семилуженцев.
— А это уж вам лучше знать, — руками развел проезжий мужик. — Много ли через ваши Семилужки обратно проехало карателей на Туминск?
Мужик тронул было коня, но потом опустил вожжи и тихо заговорил опять:
— На другой-то день в Ардаши переправился сам главнокомандующий Отесов. Наперво приказал собрать все оружье, что побросали каратели. Одних пулеметов шесть штук в целости-сохранности подобрали да сотни три винтовок… Словом, поживились оборужением повстанцы.
Заговорил мужик еще тише, шапку снял с головы и перекрестился.
— Двадцать человек легло и нашего брата в бою на Ардаш-реке, — опечаленно сказал он, — да раненых подобрали не менее того числа… Раненых повезли в Ешимскую больницу, а убитых похоронили неподалеку от переезда, на пригорке. На похоронах-то и сказал сам Отесов речь народу. «Великое дело, — говорит, — мы начали. Это, — говорит, — начало, а ягодки впереди».
Мужик заметно повысил голос и, точно сам оратор, с азартом проговорил:
— Раз, говорит, — стало быть, это Отесов говорит, — мы по идее Советской власти восстали, надо до конца, до полного уничтожения белой гвардии воевать. А Воропаев говорит: «Все рабочие в городе за нас. И советская Красная Армия Урал перевалила уже». Словом, на похоронах митинг такой получился… Так вот, земляки, — круто оборвал мужик речь и дернул вожжами.
— Сынок, а сынок! — окликнул Маврин Алешку.
Алешка, выбравшись из толпища, пошел к своему ходку.
— Ну и дела, — покачал головой он по-взрослому.
Трофим тронул рысака.
— Тут теперь вся губерния заговорит про бой на Ардаш-реке, — сказал он.
Безлюдно было по Иркутскому тракту и за Семилужками. Только на четвертой версте после села попался навстречу спекулянт один.
Спекулянтов в те времена развелось прямо как собак нерезаных. Были они боязливые, трусливые, но в жадности своей очень
