С меня даже морок спал. Вожделение заткнулось на миг. Что она придумала? Разглядываю её с интересом.
— Всё, что захочешь, если это не вызовет отторжения во мне. Если я смогу это принять.
— Я хочу это сделать не раздеваясь.
Удивительно. Настолько стесняется?..
— Ладно, — на это можно согласиться, хоть я и хочу видеть её всю. Но с этим можно и подождать. Она должна привыкнуть. — Мне тоже не раздеваться?
— Нет, — краснеет она до слёз. — То есть как хочешь.
Мне становится весело, хоть пожар в штанах похож подобен взрыву на атомной станции. Впору вызывать спасателей и ликвидаторов последствий: ещё никогда в жизни я не обсуждал половой акт с подобной тщательностью. Она удивительная! Таких больше нет! И скоро она станет моей.
— И я хочу, чтобы ты не касался меня здесь, — проводит Ива рукой по груди. — Это… сложно, я знаю, но для меня — важно. Я… плохо переношу прикосновения. Именно здесь. Пожалуйста.
Странно. Я не замечал, чтобы она дёргалась. Избегала контакта. Я часто брал её за руки. Целовал. И ни разу она не уклонилась, не дрожала от омерзения. Но… если ей так хочется… я готов пойти на любые уступки. Со временем всё наладится. Или она расскажет, почему избегает именно этого. Сама поделится. Будет со мной откровенной. Пока что я не сделал ничего, чтобы снискать её доверия.
У неё глаза умоляющие. Ей нелегко. И вот эта беззащитная просьба, её смелость заставляют меня затаить дыхание.
— Не бойся. Я сделаю всё, как ты попросишь. Я не причиню тебе боли. Не обижу. Хотя, наверное, больно всё же будет, если для тебя это впервые.
Ива прикрывает глаза, пытается совладать с неровным дыханием.
— Спасибо, — шепчут её губы, а из-под ресниц катится слезинка. Одинокая хрустальная капелька скользит почти по виску, и я теряюсь. Она настолько боится? Как же мне быть? Как любить её, такую хрупкую и нежную? Такую ранимую и смелую?
— Ива, — вытираю большим пальцем слезу, — посмотри на меня.
Она послушно открывает глаза — синие мятущиеся озёра.
— Если ты боишься…
Она качает головой.
— Нет-нет, я не боюсь. Если бы боялась — не решилась бы. Тем более, сама. Просто для меня очень важно всё то, о чём я тебя попросила. И… я благодарна, что ты меня понял и не оттолкнул.
О, боже. Как, как я могу её оттолкнуть? Это вообще выше моих сил.
— Я сделаю всё, чтобы ты была счастлива, — эти слова касались только секса. Но почему-то прозвучали, как обещание чего-то большего. И меня это не испугало. Всё правильно. Так и нужно. А всё остальное — потом. Разберёмся.
Я поцеловал её. Нежно. Касался губ едва-едва. Она ответила, качнулась навстречу, беззвучно попросила о большем, и тогда я сделал то, о чём мечтал: завладел её губами, ласкал языком до тех пор, пока она не впустила меня внутрь. Слаще поцелуя я не знал. Будто впервые. Будто не было всех тех женщин, что прошли через мою жизнь и оставили кто следы, кто шрамы. Их не существовало. Я и она — моя Ива. Мой белокурый ангел, доверчивый и такой чистый. Только моя. Никто больше не касался её так.
Взрыв. Молчаливый, оглушительный, мощный. Два дыхания — в одно. Два языка — в танце. Два сердцебиения — в унисон. Музыка тел, что хотели стать ближе.
— Пойдём, — прошептала она и, взяв за руку, потянула за собой, как только поцелуй закончился.
И я шёл, как Тесей за нитью Ариадны. С ней я бы прошёл любые лабиринты, победил бы всех Минотавров, совершил любые подвиги. Лишь бы она была рядом. Лишь бы чувствовать её ладонь в своей.
Мы вошли в её комнату. И там, не говоря ни слова, Ива развязала пояс халатика и сняла его с себя. На ней белая рубашка — немного старомодная, отчего мне кажется, что я попал в какой-то другой век. Не до пят, а всего лишь по колено. Не с глухим воротом, но с очень скромным вырезом, откуда ничего лишнего не увидеть. У неё даже плечи скрыты до половины материей. Это не тонкий батист, а плотная ткань — хлопок, наверное.
И вот она стоит передо мной — смелая девочка, что решила доверить себя мне. И я не могу, не хочу её отпустить. Она должна стать моей.
Я снова целую её. Глажу лицо ладонями. Чувствую, как она доверчиво ко мне прижимается. Но я помню о всех её просьбах. В голове — ясно. И, может, поэтому я каждый вдох, каждый шорох воспринимаю обострённо, будто у меня не два уха и два глаза, а больше, много больше.
Она сама тянется и пытается снять с меня футболку. Я не сопротивляюсь. До дрожи приятны её прикосновения — неловкие и робкие. Ива неумело тянет ремень на джинсах. Я мягко отстраняю её и раздеваюсь до конца сам. Стою перед ней полностью голый. Такой, как есть. Со шрамом по плечу — результат неудачного падения. Со вздыбленным членом.
— Я не пугаю тебя?
— Нет, — пальчики её путаются в жёстких волосах на моей груди.
Хочется застонать и от облегчения, и от неудовлетворённой муки. От того, что я не могу сделать того же — коснуться её груди. То, что запрещено, хочется больше всего. Но я обещал и не нарушу своё слово.
Я осторожно кладу Иву на кровать. Ложусь рядом. Любуюсь её лицом.
— Не бойся, — шепчет она. — Просто представь, что я хрупкая ваза, и если ты не станешь касаться меня в слабом месте, я не распадусь на части.
А если коснусь, то разрушу. Что-то в этом не так, но сейчас лучше не думать и не анализировать. Поэтому я делаю то, что могу: целую, глажу её руки, касаюсь ладонями ног и живота. Сейчас очень важно, чтобы она откликнулась, почувствовала возбуждение, испытала наслаждение. Всё остальное потом.
— Доверься мне, — шепчу, укладывая её поудобнее.
Кожа у Ивы — шелк. Нежный, скользящий, тонкий. Как и думал. Я раздвигаю её ноги, стягиваю трусики, касаюсь пальцами внутренней стороны бёдер. Она не сопротивляется. Я слышу, как сбивается её дыхание, как она вздрагивает.
Я приближаюсь к тому месту, где живёт желание. Раздвигаю складочки, прохожусь подушечками пальцев. Лёгкие касания. Очень осторожные. Я слежу за её реакцией. Но Ива намного глубже погружена в ощущения, чем я. Она впитывает их без стеснения, без ложной скромности, но всё же вздрагивает, когда я касаюсь её губами.
— Н-не надо, — бормочет растерянно и пытается отодвинуться.
— Доверься мне, Ива, — прошу, и она сдаётся, расслабляется, а через время начинает постанывать.
У неё очень много эрогенных точек. И со временем я изучу их досконально. Создам карту удовольствий для её тела. Прочерчу самые яркие, фантастические пути, по которым буду путешествовать изо дня в день с удовольствием, с радостью.
А пока… Она бьётся в моих руках, как птица. Вскрикивает, достигая пика. Дрожит телом, содрогается от удовольствия, зарываясь пальцами в мои волосы. Я даю ей время утихнуть, прийти в себя. А затем медленно вхожу. Возвращаюсь и снова вхожу. И каждый раз вхожу глубже.
Она горячая и узкая. Не знаю, как я держусь, и почему во мне столько силы, чтобы не сорваться, но когда я делаю последний толчок и заполняю её собой, мне кажется, что вспыхивают звёзды. Это… непередаваемо.
— Андрей… — зовёт меня сирена, и я иду, спешу на её зов, разрезаю волны, управляя кораблём нашей общей чувственности.
— Андрей, — стонет и подаётся навстречу моя Ива.
Невозможная глубина. Полное растворение в ней. И я падаю, падаю, падаю, умирая, на самое дно, туда, где таятся рифы, где живут кораллы и колышутся водоросли, готовые принять меня.
— Андрей! — вскрикивает и тянет меня наверх, к солнцу, к воздуху, возрождая, давая шанс на вдох — такой сладкий и такой мучительно яркий.
— Моя Ива! — откликаюсь и каким-то чудом успеваю выйти из неё за миг до того, как мир рассыпается на разноцветные всполохи. Выхожу, чтобы не дать росток новой жизни.
Я бережно заключаю её в свои объятия, помня о хрупкой вазе. Я покачиваю её, как ребёнка. Как когда-то убаюкивал маленькую Катюшку. Целую её лицо — лоб, веки, виски, щёки, дрожащие искусанные губы.
— Я сделала правильный выбор, — выдыхает она, проводя пальцами по моей щетине, и мир из разноцветного становится мрачно-холодным. Что-то с хрустом ломается у меня в груди.
