к возникновению ИРА и гражданской войне, охватившей всю Ирландию. Однако спустя полвека государство вновь решило применить ту же насильственную тактику. Первый начальник штаба «временной» ИРА позже писал: «Известно, что причина большинства революций – не революционеры, а глупость и жестокость правительств. Именно это стало одной из главных причин конфликта на севере страны» [23].
Впрочем, глупость и жестокость были свойственны обеим сторонам конфликта. Ричард Инглиш, один из историков смуты, проследил трагический цикл событий, начавшихся в 1969 году. Первым из них стало шествие лоялистов под прикрытием сочувствующих им полицейских из числа протестантов. За этим последовала контрдемонстрация возмущенных республиканцев, кидающих камни и обломки кирпичей в представителей власти. В ответ армейские подразделения объявили комендантский час, начали обыскивать дома католиков, изымать спиртное из местного бара, избивать и задерживать невинных людей. Ближайшей ночью католики-тинейджеры вместо камней начали бросать бутылки с зажигательной смесью, а солдаты случайно кого-то убили. В качестве акта возмездия «временная» ИРА на следующий день швырнула бомбу в дверь полицейского участка. После этого полицейские приступили к зачистке. Они задержали несколько десятков человек. Часть из них, будучи членами военизированной организации, в тюрьме обрела новых сторонников.
Подобные циклы подталкивают молодых людей вроде Брендана Хьюза к проявлению крайней жестокости в отношении оппонентов. Во второй половине дня 21 июля 1972 года он возглавил операцию в центре Белфаста, где за 75 минут взорвались 22 автомобиля, начиненные взрывчаткой. В этот день, получивший название Кровавая пятница, девять человек погибли, десятки были ранены. «Однажды вспыхнувшая война, – писал Инглиш, – превратилась в самовоспламеняющийся конфликт. Политика и жажда мести, умножая друг друга, мотивировали людей убивать» [24].
Подобные цепочки трагических событий мы рассматривали в контексте человеческой потребности в восстановлении справедливости. Желание наказать агрессора, отомстив за несправедливые действия, может оказаться сильнее страха перед потерями и любыми рисками.
При этом месть невозможна без первоначального толчка, то есть совершения самой первой несправедливости. Подобным событием может стать запрет на профессию, лишение права голоса, агрессивная демонстрация протеста против вашей религии или образа жизни. Такие действия не только озлобляют и вызывают желание отомстить, но и упрощают вербовку новых сторонников в ряды людей, с которыми обошлись несправедливо. Ответные удары будут доставлять им удовольствие, пусть даже ценой сокращения диапазона переговоров. В этом смысле акты возмездия могут не иметь никакого стратегического смысла.
Более того, они способны раскрутить целую спираль насилия. Если окинуть взглядом всю цепочку действий и противодействий, окажется, что оскорбление может спровоцировать поджигателя, поджог – бунт, бунт – убийство, убийство – взрывы со множеством жертв. Понимая, что обе стороны будут продолжать воевать из одного лишь стремления покарать друг друга, вы, вероятно, хорошо подумаете, прежде чем ступить на этот путь. Удивительно, что в мире, который понимает, какими бессмысленными и кровавыми бывают циклы насилия и мести, до сих пор возникают войны.
Одна из причин этого – неопределенность. Никогда нельзя сказать наверняка, что противник посчитает пропорциональным или справедливым ответом, испугают ли его действия другой стороны или озлобят. Многие циклы насилия начинаются с того, что разумный, но плохо информированный лидер запускает маховик репрессий, рискуя получить ответную волну насилия и надеясь, что этого не произойдет. Впрочем, Ричард Инглиш и другие историки видят еще одну причину: систематическое, упорное нежелание встать на точку зрения оппонента, неспособность предсказать его реакцию и оценить мотивы. «Нет ничего проще, чем осудить злодея, – писал Федор Достоевский, – и нет ничего сложнее, чем понять его» [25].
В Белфасте обе стороны были убеждены, что их действия справедливы и четко выверены, в то время как противник поступает злонамеренно. «У нас разные версии произошедшего, – говорил мне Инглиш. – Я начинаю с того, что ты заложил бомбу. А ты – с того, что я вторгся в твою страну и поэтому ты заложил бомбу. У нас разные отправные точки. И каждый заявляет, что действует адекватно насилию другого». Желание отмщения запускает кошмарный цикл насилия.
То же самое можно увидеть в истории множества конфликтов: неспособность оценить ситуацию с точки зрения противника, нежелание пересматривать свои представления, предвзятость, эгоизм, склонность к подтверждению собственной точки зрения сливаются воедино, лишая стороны конфликта возможности адекватно оценить ситуацию и найти компромисс.
Любой стратегический выбор, к которому относится поиск компромисса с противником, предполагает умение предугадывать ожидания и намерения другой стороны. Мы часто забываем, что у других людей могут быть иные убеждения или альтернативные версии событий, Вместо этого мы проецируем на них наши собственные убеждения и представления, Мы исходим из того, что они обладают такой же информацией, как и мы, и недооцениваем события прошлого, которые имеют для них гораздо большее значение, чем для нас самих, Мы забываем, что люди могут иначе интерпретировать историю. Эту особенность восприятия специалисты называют неверным проецированием.
В качестве разновидностей этой проблемы психологи выделяют проклятие знания (склонность человека забывать, что другие могут не знать того, что знает он), знание задним числом (склонность забывать, что другие не могут предсказать результат, который вам уже известен), ложный консенсус (предположение, что другие легко могут принимать такие же трудные решения, что и вы), психологическую линзу (склонность считать, что другие люди похожи на вас) и многие другие. Существуют исследования, которые показывают, насколько мы преувеличиваем вероятность того, что другим известна та же информация, что и нам, или что другие испытывают такие же ощущения, что и мы. Мы неверно проецируем даже собственные предпочтения, позволяя погоде повлиять на выбор одежды, машины или дома, а наши текущие желания влияют на покупки, которые мы делаем в продуктовом магазине [26],
Это подтверждается многими экспериментами, проведенными в университетских лабораториях. Во время этих исследований студенты должны были принимать разнообразные решения. Например, кто узнает, что я выстукиваю мелодию «Хэппи Бездей» (многие не узнают, хотя я надеюсь, что узнают), Или почему некоторые эксперты оказываются плохими преподавателями или не умеют писать книги (у них нет способности развернуть тему так, чтобы она была доступна новичку). Часть исследований, в которых анализировалось поведение различных групп, показали, что люди с консервативным складом мышления считают других более консервативными, чем они есть на самом деле, а активные избиратели полагают, что те, кто не принимает участия в голосовании, более активны, и так далее.
Однажды за ланчем моя коллега, философ Агнес Каллард, сравнила это с предварительным планированием дискуссии. «Я продумываю идеальные ходы, все возможные возражения собеседников и то, как буду на них реагировать. Но когда я разговариваю с людьми, они находят новые способы возразить мне! – рассказывала она. – Оказывается, я очень плохо моделирую поведение людей. Даже тех, кого
