А где безделье там вино. Механик, Леонидыч, ещё как-то пытался загрузить нас работой, ну например, решил, что нам просто необходимо покрасить все системы и трюма в машинном отделении. Каждой паре мотористов он определил фронт работы, и если бы мы красили валиками и кисточками, а именно так и предполагал механик, то закончили бы не раньше начала весны. Но мы, мотористы, проявили флотскую смекалку, отрегулировали, найденные в кладовке у боцмана, пульверизаторы и закатали все площади ровно за три дня. Леонидычу о своём трудовом подвиге мы, конечно же, не сообщили, и, придя на вахту, усердно раскидывали по машинному отделению испачканные краской кисти и валики, демонстрировав тем самым недюжинный энтузиазм и рвение. На наше счастье механик так и не догадался за всю зиму заглянуть под слани, а может просто и его самого обуяла зимняя лень и безразличие. В конце концов, задание-то мы выполнили.
Пили мы практически каждую вахту, а бывало, что и на смену я приходил уже изрядно под градусом, или с большого будуна. Моя семейная жизнь в то время была на грани краха. Третий год совместной жизни – всё как по науке. А тут ещё ко мне нагрянул мой институтский друг. Жил он, конечно же, у меня дома и куролесили мы с ним напропалую.
Однажды, чтобы как-то помириться с женой я пригласил её и друга на ледокол попарится в сауне. Одной из достопримечательностей нашего судна была сауна, не зря же его финны строили. Жена и друг, помимо водки, прихватили с собой ещё одну нашу общую знакомую, с которой мой друг имел в институте бурный роман. Вот так втроём, весёлые и пьяные они и появились в моей каюте. Слава всевышнему механик уже закончил к тому времени свой предвахтенный обход, и засел в своей каюте. То ли лёг спать, то ли просто глушил в гордом одиночестве водяру. К капитану тоже пришли какие-то важные люди, он уже попарил их в нашей сауне, а теперь угощал вкусными напитками и закусками в своих апартаментах. Так что приход моих гостей остался незамеченным. Я быстро договорился с Шуриком, а этот молодой паренёк был, пожалуй, единственным из нашего сплочённого экипажа кто относился к горячительным напиткам с прохладцей, что он отмажет меня, в случае если кому-то из начальников взбредёт в голову спуститься в машинное отделение, а сам заперся в каюте со своими друзьями. Правда пришлось сбегать к нашей поварихе, она в тот день осталась ночевать на судне, чтобы выпросить хоть какую-нибудь закуску.
О, наша повариха Тома была, как бы это помягче выразиться... запоминающейся женщиной. Весёлая, симпатичная бабёнка, возраст - немного за тридцать, отменный повар и просто хороший человек. Это всё наша милая Томочка, но только до первой рюмки. Несмотря на довольно-таки молодой возраст Тома, была запойным алкоголиком со всеми вытекающими. Правда и то, что готовила она великолепно и потому собственно ее, и держали на судне. Всем хороша была наша Тома, пока ей в рот не попадала хоть капля спиртного. И вот тогда на камбузе поселялась всклокоченная мегера неопределённых лет отроду, которой ничего не стоило запустить в кого-нибудь кастрюлей или половником. Экипаж тут же переходил на консервы, а около каюты Томы мы старались ходить на цыпочках, и молча. Через три-четыре дня Тома отходила, появлялась на камбузе с виноватой улыбкой, и тогда для команды наступал праздник желудка. Таких блюд, которыми нас почивала провинившаяся повариха, не подавали и в лучших ресторанах нашего города.
В тот день Тома, только что вышедшая из запоя, была сама любезность и доброта. Она снабдила меня закуской и, узнав, что в гостях у меня жена с подружкой сама изъявила желание отвести их в сауну и хорошенько попарить. На моё приглашение к столу Тома отрицательно покачала головой, сказав, что с неё хватит, что она никак ещё не отойдёт от последнего загула. А вот я и мои гости угрызениями совести не страдали, и потому прекрасно расположившись в моей комфортабельной каюте, стали выпивать и закусывать. Мы вспоминали свои студенческие годы, все четверо учились на одном курсе, и старались не касаться острых тем теперешней трудной жизни.
А жизнь за бортом ледокола нас не особо жаловала. Всё как-то резко менялось, наше высшее образование оказалось не востребовано, мы со своими принципами и человеческими понятиями оказались не нужны современным реалиям. Пока мы с другом отдавали долги Родине, эта самая Родина изменилась до неузнаваемости. Все наши планы на дальнейшую жизнь полетели к чертям собачьим. Мы стояли и озирались по сторонам, не зная как быть дальше, чем заниматься, как, в конце концов, добывать хлеб насущный. Мы по привычке пили вино, забываясь в пьяном угаре, но и оно уже не спасало, а на утро становилось ещё хуже. Нам пора уже было определиться, как жить и что делать, но ничего конкретного мы придумать не могли. Мы ещё не верили в то, что всё это, то, что творилось в стране, уже навсегда, что обратной дороги не будет, что теперь надо жить по-новому. А многие ли думали в 89-ом, что это начало чего-то совсем другого? Вот то-то и оно!
После первой выпитой бутылки наши дамы изъявили желание идти в сауну. Мы с другом особо любителями париться не были, да и было нам, о чём с ним поговорить, и потому сопровождать девушек мы отказались. Я сбегал за Томой, включил сауну и отвёл женщин париться, строго настрого предупредив жену, чтобы ни в коем случае поварихе не наливали. Потом я сводил друга в машинное отделение, похвастался, на каком обалденном судне я работаю. Шурик доложил что в «Багдаде всё спокойно», что начальство дрыхнет, и что я могу продолжать спокойно выпивать. Мы с другом вернулись ко мне в каюту и открыли вторую бутылку.
Где-то через полтора часа я вдруг вспомнил о наших дамах. Я рванул в сауну, и, открыв дверь в предбанник, увидал то, чего очень опасался. Все три девочки, разрумянившиеся и разомлевшие, сидели, укутавшись в банные полотенца, на деревянных скамеечках, и мирно распивали непонятно откуда взявшуюся бутылку водки. Повариха Тома держала в руке полную рюмку и смотрела на меня осоловевшими глазами.
- О! А вот и муж твой пришёл! – Тома была ещё в первой стадии, то есть весёлая. - Давай раздевайся и с нами париться!
- Не, Том, я не хочу, - я повернулся к жене и покачал головой. - Я ж просил, а…
- У тебя жена отличная девчонка! – Тому уже явно понесло. - И подружка у неё отличная. Давай, давай, тащи своего друга сюда! Нам как раз мужиков не хватает!
- Он спать лёг, - с ходу придумал я. - «Вот только групповухи мне тут и не хватало!».
- Ну, тогда будешь один отдуваться, - Тома с трудом поднялась со скамейки и стала стаскивать с меня футболку. Жена и подруга мерзко хихикали, и я понял, что они уже совершенно пьяные.
Тут послышался сначала неуверенный стук в дверь предбанника, а потом и испуганный голос Шурика:
- Андрей, там механик в ЦПУ. Тебя спрашивает!
Я велел девкам тут же хватать свои вещи и дёргать в мою каюту. Слава Богу, Тома тоже ещё не дошла до кондиции, в которой ей становилось всё и вся по фигу, и весть о шатающемся механике повариху немного отрезвила. Женщины засуетились как перепуганные курицы, похватали свои шмотки, и как были в банных полотенцах, бросились из сауны. Мальчик Шурик глядел на трёх выскочивших прямо на него полуголых див широко раскрытыми глазами. Я показал девкам дорогу куда сматываться, а сам направился в машину.
- Ты почему не на вахте? – спросил механик, всем видом показывая, что поинтересовался он так, для проформы.
- Да тут кэп гостей своих парил, вот я и посмотрел всё ли в порядке в сауне, - бодро ответил я, стараясь не дышать в сторону меха.
- Ааа, - протянул Леонидыч, достал из мятой пачки папиросу и закурил.
- Вот красим тут помаленьку, - промямлил я.
- Я вот что подумал, - механик вздохнул и посмотрел на меня. - Весной, в затоне я тебя отведу на комиссию, чтобы ты на «третьего-третьего» сдал. Не хрена с высшим образованием в мотористах объебаться.
Тут надо вспомнить, как я устраивался на ледокол. Поначалу механик ни как не мог взять в толк, как это я дипломированный инженер-механик и хочу устроиться к ним на судно простым мотористом. В общем, точно такая же реакция, как и на «Отдыхе». Ну, не вдамёк было взрослым дядям-начальникам, что мальчику, то есть мне, просто напросто надо было куда-то приткнуться, а так как он больше ничего делать, как обслуживать дизеля, мальчик не умел, то и выбор его был осмысленный, а вот здоровых амбиций и желания делать флотскую карьеру у мальчика не было абсолютно. Так вот механик ледокола решил мне помочь эту самую карьеру сделать. Я сопротивлялся, как мог, но Леонидыч был непреклонен, да к тому же, когда человек, хотя и заблуждавшийся относительно вас и ваших истинных желаний, хочет вам, причём искренне, только добра и старается помочь, то как-то становится неудобно его разочаровывать. Механик же развил бурную деятельность. Узнав, что меня во время службы на Черноморском Флоте исключили из комсомола, я, правда, умолчал об истинных причинах, механик заставил собрать комсомольское собрание экипажа и принять меня в ряды ВЛКСМ заново. Не думаю, что такое вообще возможно, но факт остаётся фактом, я опять стал комсомольцем.
