– Есть способ сохранить дело в тайне, – Сергей наклонился поближе к Софье Львовне, понизил голос, – доверьтесь мне… Репутация вашей дочери не пострадает…
Сергей говорит минут пять и за это время в голове Софьи Львовны произошел некий переворот, открылись горизонты, о коих она даже не подозревала: Мишель не казался ей более завидным женихом, более того – сама возможность союза подпоручика с Катенькой начала видеться в несколько ином свете…
Она еще поплакала немного и даже упала минуты на три в обморок – прямо на руки Сергея, но все же согласилась с тем, чтобы Катенька до родов уехала в Хомутец и вернулась оттуда так, «словно ничего не было». Сия фраза особенно порадовала Софью Львовну. Внебрачная беременность дочери была для нее всего лишь прискорбным происшествием, его следовало сохранить в тайне, но в Телепине это сделать было невозможно – слухи уже поползли от девичьей к кухне, от дворовых людей скоро прознают в местечке, а там, глядишь и соседи услышат о семейном позоре… О том, что будет, если сии слухи дойдут до мужа, Софья Львовна боялась даже думать… Нет, Катеньку следовало немедля удалить из Телепина – что и было сделано на следующее же утро. Андрею Михайловичу было объявлено, что Катенька едет погостить в Обуховку. О большем он даже спрашивать не стал, видя слезы на глазах дочери и нервное подергивание щек любезной супруги: как верный и любящий муж он знал, что при таких признаках лучше лишних вопросов не задавать, а тихо удалиться к себе в кабинет, согласившись на все.
Матвей уже ждал их в Хомутце – Сергей написал ему из Василькова обо всем, не раскрыв имени жертвы безрассудной страсти. Он просил у брата помощи, писал, что всецело рассчитывает на Матвея. Читая письмо, Матвей поймал себя на том, что он одновременно сердится на брата – и благословляет его. Наблюдать беременность, роды, рождение ребенка – было его давешней мечтой.
Прочитав письмо, Матвей поднялся к себе в кабинет, снял с полки несколько трудов по медицине, открыл раздел по акушерству. Читал, подчеркивал важное, оставлял заметки на полях, думал – кто она? Сколько лет? Здорова ли? Первая ли сия беременность? И не ложная ли? Сможет ли он помочь незнакомке, не обращаясь к помощи профессиональных лекарей? Все эти вопросы так растревожили его, что он долго не мог заснуть.
Первым в Хомутец примчался Мишель. Матвей встретил его холодно. Больше всего на свете ему хотелось спросить у Мишеля кто она? сколько ей лет? Но приличия требовали молчания и тайны.
– Матвей, мы любим друг друга страстно, – Мишель не стал ждать нотаций и начал оправдываться с порога, – чувства сердечные оказались сильнее приличий: она носил под сердцем плод нашей любви…
– Давно носит? – деловито спросил Матвей.
Мишель смешался, нахмурил лоб, начал что-то считать. Матвей насмешливо посмотрел на него: ему показалось, что проклятый мальчишка сейчас попросит перо и бумагу, чтоб счесть дни…
– Месяца четыре уже, – неуверенно произнес Мишель, – с половиною…
– Так четыре или четыре с половиною? Сие важно.
– Не знаю: у нее лучше спросить… По мне – и так, и так может быть…
– Обмороки, тошнота у нее были? Здорова ли она? – продолжил Матвей свой лекарский допрос.
– Была здорова, когда последний раз виделись… Обмороков за ней не помню… Матюша, скажи, прошу тебя, – Мишель вдруг покраснел от волнения, забарабанил пальцами по столу, – сие очень опасно?
– Роды всегда опасны, – спокойно произнес Матвей, наслаждаясь замешательством и смятением Мишеля.
– Она… она… умереть может?!
– Может.
Мишель уже утратил контроль над руками: его пальцы начали отстукивать по столешнице такой безумный ритм, что Матвей не выдержал:
– Что ты мне стол ломаешь? Иди, поиграй, нервы успокой свои, – Мишель благодарно кивнул и ринулся в гостиную к фортепьяно. Матвей прикрыл за ним дверь: не хотелось слушать, как обезумевший щенок будет издеваться над инструментом… Но Мишель не стал импровизировать… Он заиграл что-то из Моцарта: легкое, быстрое, светлое, понятное и прозрачное, простое, домашнее, свое. У Матвея мелькнула вдруг мысль, что Моцартом в таком состоянии духа стал утешаться и папенька, и Сережа, да и он сам… Мишель сбился, повторил фразу, сбился в другой раз… Матвея толкнул дверь, вошел в комнату, взял с круглого стола книгу, положил перед Мишелем – прямо на подставку для нот. Книга была развернута на гравюре, изображающей стадии развития младенца в утробе матери.
– Вот, погляди, сейчас ваш плод любви таковой вид имеет, – Матвей безжалостно ткнул пальцем в рисунок, – а через два месяца он во-от таким будет… Ты погоди бледнеть и отворачиваться – сие любопытно весьма…
– Мне не любопытно, – произнес Мишель, стиснув зубы.
– А безумной страсти любопытно было предаваться?! Девушку бесчестить?! – Матвей захлопнул книгу с таким видом, словно хотел ею стукнуть Мишеля по затылку.
– Да я хоть завтра с ней обвенчаться готов! – воскликнул Мишель, – ты же знаешь – батюшка против, проклясть грозится…
– А без благословления ты жениться не смеешь? – вкрадчиво спросил Матвей.
– Так он же наследства меня лишит! Чем мы с ней жить будем? – Мишель недоуменно посмотрел на Матвея: ему было странно объяснять тому такие простые вещи, – мое жалование, сам знаешь, какое… Она – из хорошей семьи, деликатного воспитания, что ж ей – по гарнизонам со мной горе мыкать? Я сие допустить не могу… Приданое за ней дадут, но небольшое – у нее еще одна сестра незамужняя есть, так что я не из расчета… я по любви…
– Чем же она твоему батюшке не угодила, коли она из хорошей семьи и приличного воспитания?
– Батюшке не она, а я не угоден: он считает, что мне женится рано: сперва надобно карьеру сделать, до густых эполетов дослужится, половину зубов, волос и пыла утратить – тогда, пожалуй, можно и семье подумать… А пока ты здоров, молод, пока кровь не остыла – служи и не надейся ни на что! А коли не доживу я до густых эполетов? Раньше помру? От горячки, к примеру, или от чахотки? Помру, счастья не узнав, войны не увидев, не свершив ничего?! – Мишель вскочил, отошел от инструмента, отвернулся к окну.
Матвей понял, что мальчишка сейчас разрыдается.
– Как зовут-то ее?
– Катенькой… Екатериной Андреевной.
Мишель судорожно вздохнул, борясь с подступившими к горлу слезами.
– Сколько лет?
– Семнадцать с половиною…
– В детстве болела чем?
– Не знаю, не сказывала…
По голосу Матвей понял, что Мишель вполне овладел собою. И продолжил свои расспросы, делая ему одному понятные заметки на листе бумаги, хмуря брови, потирая лоб, переспрашивая, уделяя внимание малейшим подробностям – нельзя было упускать ничего.
Выпытав из Мишеля все, что возможно, Матвей отложил перо, скрестил руки на груди и пристально взглянул на своего собеседника.
– Странный ты человек, Миша: в Васильков и иные места без разрешения полкового командира ездить не боишься, а без батюшкиного благословления жениться – не смеешь…
Мишель изумленно поднял брови, наморщил лоб.
– Неужто никогда не задумывался о сем?
– Нет, никогда, – с неподдельным ужасом произнес Мишель, – как можно без батюшкиного благословения? Это же маменьку убьет…
Спустя два часа к дому подкатила запыленная коляска. Мишель выскочил на крыльцо, помог Катеньке выйти и уже хотел на руках, как больную занести ее в дом, когда она рассмеялась и велела немедленно отпустить ее – она прекрасно себя чувствует, и нисколько не устала:
– Сергей Иванович мне всю дорогу песни пел, – просто объяснила она, – я и не заметила, как доехали…
Увидев веселое, довольное и румяное личико Катеньки, Матвей немного успокоился – девушка была, судя по виду абсолютно здорова. Он учтиво поздоровался с нею, пропустил вперед себя в гостиную, оглядел ее уже заметно округлившуюся талию… «Нет, тут не четыре с половиною, тут больше», – подумал он. Ему было неловко с порога задавать неделикатные вопросы.
Катенька развязала ленты, сняла шляпку, лукаво и весело взглянула на Матвея.
– Мне ваш брат про вас всю дорогу рассказывал, Матвей Иванович. Говорит, что в лекарском искусстве вам равных нет.
– Брат преувеличивает мои умения, хотя, не скрою – книг я прочитал изрядно. Но медицина есть прежде всего практика; без нее все знания – ничто. – Матвею не хотелось тревожить свою гостью, он начинал чувствовать себя настоящим лекарем – и сие доставляло ему неизъяснимую радость.
– Ты можешь всецело полагаться на Матвея Ивановича, Катенька, – подскочил к ним Мишель, – я уверен, он сделает все, от него зависящее, чтобы все… все…благополучно разрешилось…
Он осторожно опустился на диван, рядом с Катенькой, поправил на ней шаль, взял из рук шляпку.
– Матюша, – тихо окликнул брата Сергей, – я к себе пойду, отдохну. Распорядись нащет лошадей, – мне надобно в полк побыстрее вернутся…
