Переспав с этой мыслью ночь, уже наутро я схватилась за телефон. Всё оказалось не просто, а очень просто. Испытывая острый кадровый голод, меня были готовы взять на работу хоть сейчас, чем я и воспользовалась.
Все собеседования прошли удалённо, документы были отсканированы и отправлены куда надо — спасибо веку высоких технологий. В итоге уже через пару дней меня определили в фельдшерско-акушерский пункт небольшого поселения на северо-западе озера Байкал. От выплат я отказалась, а вот жильё всё же попросила предоставить.
Собственно, его я сейчас и осматривала, прохаживаясь вдоль ветхого покосившегося забора.
— Выглядит неказисто, — печально вздохнул Василий Анатольевич за моей спиной, — всё поправить некому, но зато дом крепкий и баня есть.
Да, безусловно, в современном мире наличие бани и туалета на улице было прямо… апофеозом комфорта.
— С канализацией проблемы, — продолжал Ефимов, — те, кто посостоятельней, септик себе ставят. Я могу узнать…
— Спасибо, — отчеканила, заприметив в конце участка покосившееся строение, которое, по моей страшной догадке, было туалетом. — Я сама.
Глава поселения клятвенно пообещал, что мою машину доставят к обеду, как только тракторист Колька закончит с утренними заботами.
— Потом поедем знакомиться с вашим боевым постом, — излишне бодро заверил мужчина и похлопал меня по плечу. — Ну а пока обживайтесь.
И, оставив меня наедине с моим чемоданом, укатил дальше.
Село было… пёстрой сборной солянкой. Мне, как городскому жителю, никак не удавалось оценить его масштабы: разномастные домики были раскиданы по всему склону, постепенно спускаясь к озеру, обрамлённому широким галечным пляжем.
— Сдаётся, Тотошка, мы больше не в Канзасе, — пробормотала под нос и толкнула тяжёлую дверь в дом.
Первым, что бросилось мне в глаза, когда я щёлкнула по выключателю в сенях, оказалась нахохлившаяся мышь, сидевшая посреди узкого помещения. Мышь оказалась особой негостеприимной: глянув на меня своими глазками-бусинками, она махнула хвостом и убежала прочь.
— Зашибись, — простонала я, садясь на свой чемодан. — Вот только мышей мне и не хватало.
Дом действительно был крепкий, но запущенный. Повсюду лежал толстый слой пыли, сдобренный мышиными какашками.
— Будешь Серафимой, — сообщила всё той же мыши — по крайней мере, я очень надеялась, что хвостатая в доме в принципе одна, — обнаружив её в следующей комнате.
Сени, огромная кухня с печкой, большая квадратная комната с двумя тесными «отростками» в качестве спален. В нашей с Ильёй последней квартире ванная и та была больше, чем эти спаленки. Минимум мебели — панцирные кровати, советская стенка, стол, слегка покосившиеся стулья и кухонный гарнитур, который был раза в два старше меня.
Не то чтобы мне было много нужно для счастья, но приуныть я приуныла. Вспомнилось содержимое собственного чемодана — книги да милые сердцу безделушки. Хорошо, что ещё догадалась тогда в городе прикупить посуды и тёплых вещей.
— Дура, — в который раз окрестила я себя. Ощущать себя настолько тупой мне давно не доводилась. А точнее — никогда. Хотелось схватить чемодан и бежать отсюда, сверкая пятками. Остановил Байкал, на фоне гор видневшийся в грязном окне. Сознание тут же нарисовало картину, как он в образе старого деда грозил мне пальцем. Пришлось откинуть панику в сторону.
— Чё сидишь?! — посмотрела грозно на мышь. — Работать давай.
***
Через неделю я проснулась ещё до наступления рассвета от того, что по крыше вовсю барабанил дождь. Железо над головой грохотало от души, создавая стойкое ощущение, что танцоры мира вновь вернулись в мою черепную коробку.
Уснуть не получилось. Долго лежала на продавленной постели и рассматривала потолок, который постепенно начинал светлеть — несмотря на то, что небо было затянуто свинцовыми тучами, новый день никто не отменял.
В доме пахло сыростью и немилосердно тянуло холодом. Даже колючее одеяло из верблюжьей шерсти не спасало от промозглости. С содроганием в сердце я представляла, что же ждёт меня здесь зимой, если даже сейчас, в самом разгаре лета, хотелось бросить всё нафиг и улететь в теплые страны. Подальше от скрипучих половиц, продуваемых щелей и скребущихся под полом мышей. Должно быть, Серафима всё же была семейной дамой. За то время, что прошло с моего приезда, я так и не нашла в себе душевных сил заглянуть в погреб. На ум тут же шли сцены из фильмов ужасов.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Впрочем, всё было не так уж плохо. Отойдя от первого шока, я буквально за два дня отдраила дом, что в свою очередь потребовало от меня некоторой стойкости. Из всех удобств в доме имелись холодная вода, не очень бодрой струйкой текущая из ржавого крана, и древняя двухконфорочная плита, работающая от газового баллона. Я даже не подозревала, что такие ещё остались. Поэтому процесс добычи горячей воды каждый раз превращался в целое испытание, не говоря уже о том, чтобы помыться. Запретив себе пасовать перед трудностями, я сумела не только освоить алгоритм кипячения большой медной кастрюли, но и навести почти стерильную чистоту в своём нехитром жилище. Стерильной она стала благодаря обильному количеству моющих средств и остервенению, с которым я, стоя на коленях, тёрла древние половицы, выкрашенные в бордовый цвет.
В плане личной гигиены я пока спасалась летним душем, который в погожие дни вполне прилично нагревался на солнце. В непогожие — бегала с вёдрами по направлению бани. Опять-таки предпочитая не думать о том, что будет осенью, а тем более зимой. К тому, чтобы растапливать баню, я была морально не готова.
По-хорошему, нужно было опустошить Нечаевскую карту, пустив средства на капитальный ремонт, но мне так и не хватило ни наглости, ни смелости.
А может быть, просто это всё было не так важно. После пережитого потребность в комфорте будто бы отошла на второй план. Я ведь сюда и приехала-то в поиске ответов на свои вопросы, главный из которых — куда мне двигаться? В городе эти мысли терзали меня каждую свободную минуту, здесь же, на краю света, предаваться унынию мне было некогда, нужно было… выживать.
Наконец-то зазвонил будильник, возвещая о наступлении нового рабочего дня. Тяжко вздохнув, я вылезла из-под одеяла и, сунув ноги в тапки, побрела на кухню кипятить воду.
***
К счастью, в отличие от моего забытого богом домика, местный ФАП мог похвастаться новеньким ремонтом. Небольшое одноэтажное строение было обшито сайдингом и имело пластиковые окна и двери, спасавшие внутренние помещения от любых погодных невзгод.
Специальность фельдшера я получила ещё в университете, просто потому, что… была такая возможность. Первая рабочая специальность, первые деньги, когда в особо тяжёлые и безденежные времена я брала смены на скорой. Даже потом, уйдя с головой в педиатрию, всё равно каждые пять лет подтверждала фельдшерскую квалификацию, даже когда особой нужды в этом не было. Учиться я любила, искренне веря в то, что лишних знаний не бывает. Кто бы мог подумать, что благодаря своему занудству и подлым инсинуациям со стороны судьбы, я переобуюсь столь кардинально.
Впрочем, местному населению было глубоко фиолетово, кто я там по диплому, ко мне шли со всем на свете — от простого насморка до глубоких ранений и отрезанных пальцев. Клянусь, когда на второй день моего пребывания здесь мне привели в дупель пьяного деда с замотанной грязной окровавленной тряпкой правой рукой, категорически отказывавшегося ехать в районную больницу, я почти поседела.
— Вам в больницу надо, — убеждала я деда, который по пьяни отрезал себе болгаркой часть пальца. — У вас серьёзная кровопотеря, нужно хирургическое вмешательство. Срочно!
— Дочка, — еле ворочая языком, покачал головой мужчина, — я и так в больнице…
— Это фельдшерский пункт!
— Ты доктор?
— Фельдшер!
— Вот и лечи.
Это был разговор глухого с немым. Я уже почти схватилась за телефон, чтобы позвонить в райцентр, когда мою руку перехватила Надежда Николаевна, старожил местного здравоохранения и моя патронажная сестра.
