— Я через некоторое время уеду отсюда.
— Ничуть в этом не сомневаюсь. Но живёте-то вы здесь и сейчас. И никакого «потом» может не быть. Вы же знаете это не хуже моего. Какая разница, на сколько вы здесь? День, два, неделя, год, вся жизнь… Жить нужно сейчас.
***
Проснулась я резко. Словно меня выкинуло… откуда? В голове царил сплошной туман, как на поверхности Байкала. Байкала? Ах да… Разговор на обрыве казался далёким и ненастоящим, хотя с утреннего рассвета прошло всего ничего.
Часы на сотовом показывали полдень. Бессонная ночь взяла своё. Обратный путь до дома в памяти… не отложился.
Слезла со скрипучей кровати, нащупав тапки.
На пороге комнаты восседала Серафима.
— Кошку заведу, — пообещала я ей. — Или кота. А ещё лучше и кошку, и кота. И вот такенную мышеловку.
Мышь махнула хвостом и неспешно засеменила прочь, должно быть не особо поверив моим угрозам.
— Обязательно заведу, — повторила себе под нос и поплелась умываться.
У меня был официальный выходной.
***
На улице ярко светило солнце, я потянулась и окинула взглядом свой двор. Если не считать протоптанных дорожек от дома до калитки, туалета, бани и прочих хозпостроек, всё остальное пространство отличалось крайней запущенностью. Местами трава доставала до пояса. Я никогда не страдала тягой к садоводству, скорее уж наоборот: воспоминания о родительской даче и детстве, проведённом среди грядок с сорняками, вызывали не самые лучшие эмоции.
Но тут мне подумалось, а какого, собственно, фига? И… я пошла искать человека с косой. Таковой нашёлся в доме напротив. Соседей я все эти недели упорно избегала, делая вид, что не я должна делать первый шаг. Короче, городских замашек во мне наличествовало более чем достаточно.
Знакомство и просьба о помощи заняли всего ничего. Сгорбленный сосед в возрасте с ходу согласился помочь и уже через десять минут явился на мой участок с электрической косилкой наперевес. Вся работа заняла почти час, но от денег мужчина отказался, хотя я была настойчива.
— Сочтёмся, — беззубой улыбкой пообещал он, — соседи же.
— Соседи, — согласилась я, невольно ощутив укол совести, пока ещё не понимая за что.
Мужчина ушёл, а я осталась один на один с кучами скошенной травы.
— Непорядок, — объявила сама себе и пошла собирать всё в маленькие кучки. С физической активностью не заладилось. Устала быстро, да и дыхание сбилось тоже практически сразу. Забавно, но дом я отмывала на каком-то адреналине, практически не ощущая никакого дискомфорта. Зато теперь… стало ясно, что я ни разу не в форме. Но жалеть себя было не с руки, поэтому решила действовать не спеша и поэтапно. Собрать, перенести, присесть отдохнуть. И так по кругу.
В третью мою ходку по сгребанию травы поймала себя на странном ощущении, будто за мной кто-то наблюдает. Покрутив головой по сторонам, никого не заметила. Но ощущение слежки не уходило. Я настолько увлеклась своей тревогой, что сама не заметила, как сгребла все остатки травы в один стог, получилось прилично. Вытаскивать его за ограду уже не было никакого желания, поэтому… недолго думая, я плюхнулась на импровизированный сеновал и уставилась в небо.
Чье-то пристальное внимание по-прежнему чувствовалось, чужой интерес буквально жёг кожу. Однако опасности он мне не нёс. Прикрыв глаза, попыталась отключиться. Не вышло. Словно повинуясь какому-то порыву, я резко крутанулась на бок, и как раз вовремя, чтобы увидеть, как тёмная макушка нырнула за ограду.
Глава 14.
Илья
Карина сидела в углу дивана, обхватив голые ноги и уткнувшись в колени лицом. Я нервно метался по кабинету, пытаясь совладать с пуговицами на рубашке, которые никак не желали попадать в петли — пальцы слушались плохо.
В голове звенело от пустоты, главным было не смотреть в сторону Карины: пьяный мозг отказывался думать о содеянном. В очередной раз промахнувшись мимо петли, я громко выматерился и рухнул на противоположный край дивана, зарывшись руками в волосы.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Давай сделаем вид, что ничего не было, — монотонным голосом то ли попросила, то ли потребовала девушка. — Просто не было, и точка.
— Карин…
Без понятия, что я там собирался сказать, но и промолчать как-то не получалось.
— Нет! — вдруг с ноткой истерики крикнула она. — Нет! Ничего не говори. Это неправильно… со всех сторон.
Я кинул на неё вымученный взгляд и отвернулся. Было противно. От самого себя. По мере того как осмысление содеянного накатывало, всё больше хотелось снести себе полголовы, с разгона влетев в стену, останавливало лишь то, что этим ничего не исправить.
Не знаю, сколько мы просидели так в тягостной компании друг друга. Нас снова объединяла ещё одна хренова тайна, хотя сами мы того не желали.
Душу сдавила такая мрачная тяжесть, что разобраться в причинах и мотивах сейчас не стоило даже пытаться, но я с ужасом понимал, что однажды мне придётся протрезветь и столкнуться с суровой реальностью. Где я предал самого дорого мне человека.
Однако реальность оказалась в разы страшнее.
Тишину нарушил Козырев, неожиданно ворвавшийся в мой кабинет. Он понял всё сразу. Лицо его исказилось злой гримасой, а руки сжались в кулаки.
— Кость, давай не сейчас… — начал я, поднимаясь на ноги. Но он не дал договорить, подлетев ко мне, яростно ударил меня куда-то в живот, и я тут же согнулся в три погибели.
Где-то на периферии раздался девичий вскрик.
— Ты оху… — рявкнул надо мной друг. — У тебя там Нина кровью истекает!
Внутри все резануло, и отнюдь не от удара.
***
Костя гнал машину так, что нас едва не сносило с дороги на поворотах. Впрочем, мне было искренне плевать.
Нервно крутил в руках телефон, на который при выезде с территории завода разом прилетела целая куча СМС о пропущенных звонках от любимой женщины. А в голове стучал страшный вердикт, вынесенный голосом лучшего друга: «Нина в реанимации. Детей спасти не удалось».
Он высадил меня у больницы.
— Клянусь, если сделаешь ей ещё хуже, чем сейчас, я тебя самолично убью, чего бы мне это не стоило.
— Да пошёл ты, — буркнул я, прекрасно сознавая, что, если жена не переживёт эту ночь, я первым просто выброшу себя в окно.
Его машина рвано понеслась дальше — Костя повёз Карину домой. Я бросил на неё прощальный взгляд, — Павлова тихо сидела на заднем сиденье и глотала беззвучные слёзы, — но не почувствовал ровным счётом ничего, ошмётки моей души этой ночью были неспособны на сострадание.
В больнице выслушал длинную речь от врача, судорожно ловя каждое слово и не понимая ровным счётом ничего.
— Мне очень жаль, — подвел он черту под всем этим.
— Я хочу видеть жену.
— Боюсь, что это невозможно, — сочувственно покачал головой Виктор Олегович, — она в реанимации.
— Я хочу. Видеть. Жену, — выдал я, закипая от ненависти и презрения ко всему живому. И даже сделал угрожающий шаг вперёд. Но доктор, к сожалению, не впечатлился, продолжая стоять на своём:
— Ваша жена сейчас в реанимации. Её состояние стабильно тяжёлое. И если вы не хотите навредить ей, то вам нужно подождать хотя бы до утра.
Болезненно скривился, но спорить не стал и, развернувшись на пятках, отправился в больничный санузел.
Здесь царила давящая чистота и белизна. Зачем-то крутанув кран, долго наблюдал за тем, как вода убегает в никуда. А потом меня затошнило, едва успел нырнуть в одну из кабинок. Рвало меня долго, буквально выворачивая наизнанку. Но боли я не чувствовал. Когда последний спазм утих, мне окончательно снесло крышу, я обрушил всё своё отчаяние на стену, раз за разом нанося удары по кафелю, который очень быстро окрасился в цвет моей крови. Хотелось заорать, но из горла доносились лишь сдавленные хрипы. Выдохся я не скоро, спустившись по стене вниз и зайдясь в глухих рыданиях. Вернее, я и не знал, что это они, пока глаза окончательно не заволокло слезами.
