Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В тревоге мирской суеты…
А. К. ТолстойРаспорядитель ласковый и мудрыйПрервал программу скучную. И вот —В тумане электричества и пудрыТанго великолепное плывет.Пока для танцев раздвигают стулья,Красавицы подкрашивают рты.Как пчелы, потревоженные в улье,Гудит толпа, в которой я и ты.Иду в буфет. Вдыхаю воздух пряный,И слушаю, как под стеклянный звонТам декламирует с надрывом пьяный,Что он к трактирной стойке пригвожден.Кричат вокруг пылающие лица.И вдруг решаю быстро, как в бреду:Скажу ей все. Довольно сердцу битьсяИ трепетать на холостом ходу!
А в зале, вместо томного напева,Уже веселый грохот, стук и стон —Танцуют наши северные девыПривезенный с бананами чарльстон.И вижу: свет костра на влажных травах,И хижины, и черные тела —В бесстыдной пляске — девушек лукавых,Опасных, как зулусская стрела.На копья опираясь, скалят зубыВоинственные парни, а в лесуСближаются растянутые губыВлюбленных, с амулетами в носу…Но в этот мир таинственный и дикий,В мир, где царят Майн-Рид и Гумилев,Где правят людоедами владыкиНа тронах из гниющих черепов,
Ворвался с шумом, по-иному знойный,Реальный мир, постылый и родной,Такой неприхотливый и нестройный,Такой обыкновенный и земной!И я увидел: шелковые платьяИ наготу девических колен,И грубовато-близкие объятья —Весь этот заурядный плоти плен.И ты прошла, как все ему подвластна.Был твой партнер ничтожен и высок.Смотрела ты бессмысленно и страстно,Как я давно уже смотреть не мог.И дергались фигуры из картона:Проборы и телесные чулки,Под флейту негритянскую чарльстона,Под дудочку веселья и тоски…
Вот стихла музыка. И стало странно,Неловко двигаться, шутить, шуметь.Прошла минута, две. И вдруг нежданноЗабытым вальсом зазвенела медь.И к берегам покинутым навекиПоплыли все, певучи и легки;Кружились даже, слабо щуря веки,На согнутых коленях старики.Я зал прошел скользящими шагами.Склонился сзади к твоему плечу, —Надеюсь, первый вальс сегодня с вами? —И вот с тобою в прошлое лечу.Жеманных прадедов я вижу тени(Воображение — моя тюрьма).Сквозь платье чувствуя твои колени;Молчу и медленно схожу с ума.
Любовь цветов благоухает чудно,Любовь у птиц — любовь у птиц поет,А нам любить мучительно и трудно:Загустевает наша кровь, как мед.И сердцу биться этой кровью больно.Тогда, себя пытаясь обокрасть,Подмениваем мы любовь невольно,И тело телу скупо дарит страсть.Моя душа не знает разделений.И, слыша шум ее певучих крыл(Сквозь платье чувствую твои колени),Я о любви с тобой заговорил.И мертвые слова затрепетали,И в каждом слове вспыхнула звездаНад тихим морем сдержанной печали, —О, я совсем сошел с ума тогда!
Твое лицо немного побледнело,И задрожала смуглая рука.Но ты взглянула холодно и смело.Душа, душа, ты на земле пока!Пускай тебе и горестно и тесно,Но, если вскоре все здесь будет прах,Земную девушку не нужно звать небесной,Не нужно говорить с ней о мирах.Слепое тело лучше знает землю:Равны и пища, и любовь, и сон.О, слишком поздно трезво я приемлю,Земля, твой лаконический закон…Тогда же вдруг я понял, цепенея.Что расплескал у этих детских ногВсе то, чем для Тобозской ДульцинеиСам Дон Кихот пожертвовать не мог.Все понял, остро напрягая силы,Вот так, как будто сяду за сонет, —И мне уже совсем не нужно былоКоротенькое, глупенькое «нет».
«Воля России». 1927. № 8–9БУМАЖНЫЙ ЗМЕЙ
Закат осенний тает.Порывисто в небе пустом Бумажный змей летает,Виляя тяжелым хвостом. Внизу дома и храмыИ улиц густеющий мрак — Там нитку сжал упрямоМальчишеский грязный кулак. А в небе ветра трубы,А в небе высокая цель… Но тянет нитка грубо,И падает змей на панель.
В мучительном усильиСрываясь со всех якорей, Ломая в тучах крылья,Душа отлетает горе.. И падает, как камень.Считай же мгновенья пока: Закат взмахнет руками,В глазах поплывут облака, Заплачет ветер жидко,По ржавым бульварам шурша, Легко порвется нитка — И ты улетишь, душа!
1927 «Воля России». 1928. № 1ВОЗВРАЩЕНИЕ
Чужое небо будет так же ясно,Когда, себе и мертвым изменив,Я вдруг пойму, что жил вдали напрасноОт лубочно-прекрасных сел и нив.
И я решу торжественно и просто,Что мне один остался путь — назад,Туда, где слышно в тишине погостаМычанье возвращающихся стад.
И, бредовой надеждой возрожденный,Я в день отъезда напишу стихиО том, что красный Бонапарт — Буденный,Любимый сын и шашки и сохи.
А из окна вагона, утром рано,Смотря на уходящие поля,Скажу сквозь волны мягкие тумана:Прощай, чужая, скучная земля!
И замелькают мимо дни и ночи,Как за окном местечки и леса,И вот, уже я в трюме, между бочек.А ветер плещет солью в паруса.
И скажут мне пронырливые греки:— Сегодня будем. Скорость семь узлов. —Я промолчу. Ведь в каждом человекеБывают чувства не для мертвых слов.
Я промолчу. И загремят лебедки,Раздастся чья-то ругань, беготня…А вечером в разбитой старой лодкеНа темный берег отвезут меня.
И в ясном небе только что взошедшийПрозрачный месяц будет проплывать,А на земле какой-то сумасшедшийПесок и камни, плача, целовать…
Но спин не разогнуть плакучим ивам,Растоптанным цветам не зацвести, —И разве можно будет стать счастливым,Когда полжизни брошу на пути?
Нет. Лишь одним бродягой станет больше.И я пройду, тоской и счастьем пьян,Всю родину от Иртыша до Польши,Сбивая палкой кочки да бурьян.
Мое лицо иссушат дождь и ветер.Но голос дрогнет, нежен и суров,Когда прощаться буду, на рассветеГостеприимный оставляя кров.
И так вся жизнь: убогая деревня,Курчавый лес, душистые хлеба,Обедня в церкви маленькой и древней —Великолепно строгая судьба!
Но никогда не прекратится пытка —Суд справедливый совести жесток —Случайная почтовая открытка,В далеком поле поезда свисток
Напомнят мне с неотразимой силойИную жизнь в покинутом краю,Друзей заветы, женский голос милый,Изгнание и молодость мою.
1926 «Воля России». 1928. № 1КОННИЦА
Толпа подавит вздох глубокий,И оборвется женский плач,Когда, надув свирепо щеки,Поход сыграет штаб-трубач.
Легко вонзятся в небо пики.Чуть заскрежещут стремена.И кто-то двинет жестом дикимТвои, Россия, племена.
И воздух станет пьян и болен,Глотая жадно шум знамен,И гром московских колоколен,И храп коней, и сабель звон.
И день весенний будет страшен,И больно будет пыль вдыхать…И долго вслед с кремлевских башенИм будут шапками махать.
Но вот леса, поля и села.Довольный рев мужицких толп.Свистя сверкнул палаш тяжелый,И рухнул пограничный столб.
Земля дрожит. Клубятся тучи.Поет сигнал. Плывут полки.И польский ветер треплет кручеМалиновые башлыки.
А из России самолетыОрлиный клекот завели.Как птицы, щурятся пилоты,Впиваясь пальцами в рули.
Надменный лях коня седлает,Спешит навстречу гордый лях.Но поздно. Лишь собаки лаютВ сожженных, мертвых деревнях.
Греми, суворовская слава!Глухая жалость, замолчи…Несет привычная ВаршаваНа черном бархате ключи.
И ночь пришла в огне и плаче.Ожесточенные бойцы,Смеясь, насилуют полячек,Громят костелы и дворцы.
А бледным утром — в стремя снова.Уж конь напоен, сыт и чист.И снова нежно и суровоЗовет в далекий путь горнист.
И долго будет Польша в страхе,И долго будет петь труба, —Но вот уже в крови и прахеЛежат немецкие хлеба.
Не в первый раз пылают храмыУгрюмой, сумрачной земли.Не в первый раз Берлин упрямыйЧеканит русские рубли.
На пустырях растет крапиваИз человеческих костей.И варвары баварским пивомУсталых поят лошадей.
И пусть покой солдатам снится —Рожок звенит: на бой, на бой!..И на французские границыПолки уводит за собой.
Опять, блестя, взлетают шашки,Труба рокочет по рядам,И скачут красные фуражкиПо разоренным городам.
Вольнолюбивые крестьянеЕще стреляли в спину с крыш,Когда в предутреннем туманеПеред разъездом встал Париж.
Когда ж туман поднялся выше,Сквозь шорох шин и вой гудков,Париж встревоженно услышалОднообразный цок подков.
Ревут моторы в небе ярком.В пустых квартирах стынет суп.И вот, под Триумфальной аркой,Раздался медный грохот труб.
С балконов жадно дети смотрят.В церквах трещат пуды свечей.Все громче марш. И справа по-триПрошла команда трубачей.
И крик взорвал толпу густую,И покачнулся старый мир —Проехал, шашкой салютуя,Седой и грозный командир.
Плывут багровые знамена.Грохочут бубны. Кони ржут.Летят цветы. И эскадроныЗа эскадронами идут.
Они и в зной и в непогоду.Телами засыпая рвы,Несли железную свободуИз белокаменной Москвы.
Проходят серые колонны.Алеют звезды шишаков.И вьются желтые драконыМанджурских бешеных полков.
И в искушенных парижанкахКровь закипает, как вино.От пулеметов на тачанках,От глаз кудлатого Махно.
И пыль и ветер поднимая,Прошли задорные полки.Дрожат дома. Торцы ломая,Хрипя ползут броневики.
Пал синий вечер на бульвары.Еще звучат команд слова.Уж поскакали кашеварыВ Булонский лес рубить дрова.
А в упоительном ВерсалеЖурчанье шпор, чужой язык.В камине на бараньем салеЧадит на шомполах шашлык.
На площадях костры бушуют.С веселым гиком казакиПо тротуарам джигитуют.Стреляют на скаку в платки.
А в ресторанах гам и лужи,И девушки, сквозь винный пар,О смерти молят в неуклюжихРуках киргизов и татар.
Гудят высокие соборы,В них кони фыркают во тьму.Черкесы вспоминают горы,Грустят по дому своему.
Стучит обозная повозка.В прозрачном Лувре свет и крик.Перед Венерою МилосскойЗастыл загадочный калмык…
Очнись, блаженная Европа,Стряхни покой с красивых век, —Страшнее труса и потопаДалекой Азии набег.
Ее поднимет страсть и воля,Зарей простуженный горнист.Дымок костра в росистом полеИ занесенной сабли свист.
Не забывай о том походе.Пускай минуло много лет,Еще в каком-нибудь комодеХранишь ты русский эполет…
Но ты не веришь. Ты спокойноСтруишь пустой и легкий век.Услышишь скоро гул нестройныйИ скрип немазаных телег.
Молитесь, толстые прелаты,Мадонне розовой своей.Молитесь! — Русские солдатыУже седлают лошадей.
Прага, 1928 г. «Воля России». 1928. № 5ЦИРК
- Орфей: Стихотворения - Ирина Бем - Поэзия
- Стихотворения - Семен Надсон - Поэзия
- Эмигранты. Поэзия русского зарубежья - Георгий Адамович - Поэзия
- Сочинения русского периода. Стихотворения и поэмы. Том I - Лев Гомолицкий - Поэзия
- Капля в море - Аглаида Шиманская - Поэзия
- Капля в море - Аглаида Шиманская - Поэзия
- Сборник Строфы.Стихи, не вошедшие в сборники - Эмилия Чегринцева - Поэзия
- Меч в терновом венце - Николай Туроверов - Поэзия
- Переводы - Бенедикт Лившиц - Поэзия
- Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне - Александр Артёмов - Поэзия