обязательно любить
меня. Письмо пролежало там несколько дней, неоконченное: слишком много дней, как оказалось.
Магия всегда действовала одинаково: сначала Дар, который дарил ему мир, затем припадки, которые отрезали его от всех. Несколько дней чудес, несколько
часов ада. Конечно, Дар был невероятно полезен — и он никогда не забывал язык, который приобрел благодаря ему, — но припадки пугали его до полусмерти. И
однажды они действительно чуть не стали причиной его смерти: на борту «Андзю»
китобои запечатали его в мешок с углем, пока он был без сознания. Он проснулся
запертым в свинарнике и оставался там до высадки на берег. Матросы сказали, что
80
-
81-
ему еще повезло: капитан, полагая, что в него вселились дьяволы, хотел сбросить
его за борт.
Случайно они оказались в Сорне — и Пазел направился прямиком на
знаменитую улицу, где ведьмы, алхимики и врачи-призраки Слагдры занимались
своим ремеслом. После долгих расспросов они направили его к изготовителю
зелий. Тот забрал каждый пенни, который Пазел собирал для получения
гражданства, и дал ему густое фиолетовое масло. Оно пузырилась, и когда
пузырьки лопались, он слышал тихие хрипы, похожие на хрипы умирающих
мышей, и чувствовал запах чего-то гнилостного. Он выпил масло одним глотком.
Зелье подействовало. Почти год прошел без какого-либо припадка. То, что он
больше не будет изучать языки — во всяком случае, волшебным образом, —
казалось небольшой платой. Но, благодаря Чедфеллоу, Дар и его ужасы вернулись.
Любые сожаления о своем решении порвать отношения с доктором исчезли, когда
он вспомнил этот запах кремовых яблок, этот ужасный визг. Для тебя намного
более горький, чем для меня. Как он мог так поступить?
Пусть приступы приходят ночью, подумал он. Не тогда, когда я на работе, пожалуйста!
Глава 9. КРИКИ И ШЕПОТКИ
1 вакрина 941
9:19 утра
В любом случае (сказал себе Пазел, поднимаясь по трапу) нет необходимости
беспокоиться за следующие нескольких дней. Ему предстоит открыть новый
корабль, создать новую жизнь.
На полпути к верхней палубе кто-то произнес его имя. Пазел обернулся и
увидел маленького мальчика в тюрбане, идущего прямо за ним. Мальчик
ухмыльнулся и заговорил почти шепотом.
— Где ты выучил этот язык, а? Только честно!
— Я его не знаю, — ответил Пазел, встревоженный. — Как я и сказал
Фиффенгурту — кто-то перевел для меня.
— Чушь! — сказал мальчик и протянул руку. — У меня нюх на ложь, и это
была не очень умная. Ты Пазел, верно? Меня зовут Нипс.
— Нипс?
Лицо маленького мальчика стало серьезным:
— Нелепое имя, конечно.
— Нет, вовсе нет.
— На соллочи это означает «гром».
— А, — сказал Пазел, хотя уже знал.
— На самом деле, это сокращение от Нипарваси, — сказал мальчик, — но ты
не можешь быть Нипарваси в империи Арквал. У любимой наложницы императора
81
-
82-
был сын по имени Нипарваси, который каким-то образом опозорился — возможно, использовал не ту вилку за обедом или наступил на ногу королеве-матери. Его
Превосходительство отправил его в Долину Чумы и запретил кому-либо упоминать
о нем или напоминать ему, что мальчик когда-либо существовал. Поэтому это имя
занесено в список запрещенных, и я просто Нипс, Нипс Ундрабаст.
— Пазел Паткендл, — сказал Пазел. — Как ты оказался на берегу?
— Списан за драку. Что я мог сделать? Этот чертов чурбан оскорбил мою
бабушку.
Пазел не горел желанием дружить с кем-то, кто превращал оскорбления в
кулачные бои. Но он должен был признать, что был рад встретить еще одного
мальчика с окраин империи.
— Нас здесь много, — прошептал он, оглядывая толпу мальчиков.
Нипс понял, что он имел в виду.
— Недавно завоеванных? Да, много, и это очень странно. Арквали не
доверяют никому с акцентом и кожей, как у тебя, или с чем-то подобным на голове.
— Он постучал по своему тюрбану. — На самом деле они ненавидят тебя, немного
или много, пока твоя страна не проведет с составе империи минимум сто лет —
станет полностью переваренной, как говаривал мой старый капитан. Что ж, Соллочстал не переварен, могу тебе сказать. Ни в коем случае.
В его голосе звучала гордость, но не злорадство, и Пазел поймал себя на том, что улыбается.
— Знаешь, они думают, что я просто загорелый. Примерно в половине
случаев.
— А потом ты открываешь рот.
Пазел рассмеялся, кивая. Ормали был певучим языком — и, несмотря на все
усилия, его раскатистые интонации звучали на каждом языке, на котором говорил
Пазел.
По мере того как они приближались к началу трапа, шум корабля становился
все громче. Вырвавшись вперед мальчиков,
