— сказал он. — И ни в одном из них не должно быть
обрыва или слабости, ребята. Не тогда, когда капитан — Нилус Роуз.
В течение всего этого дня его Дар почти не давал о себе знать: все мальчики
говорили на арквали, даже если у некоторых, как у самого Пазела, был другой
родной язык. Мурлыканье все еще продолжалось у него в затылке, и время от
времени матрос ругался или бормотал что-то о новых смолбоях под ногами, и
Пазел знал, что его Дар переводил.
Затем, в сумерках, произошел инцидент, который вернул его старый страх
перед безумием. Мальчики были на верхней палубе, в центре кормы, слушая
громкую и довольно зловещую лекцию первого помощника Ускинса о том, что он
назвал пятью зонами. Смысл его речи, по-видимому, заключался в том, что чем
выше твой ранг, тем больше частей корабля ты можешь посетить без приказа или
специального разрешения. Капитан был единственным на борту «человеком пяти
зон»: он, конечно, мог идти куда угодно; но никто, даже первый помощник (Ускинс
наклонился вперед и ударил себя в грудь), не мог войти в каюту капитана без
приглашения. Подумайте об этом, ребята! А ведь он, Ускинс, был человеком
четырех зон!
Его драматическая речь привела к неизбежному заключительному
комментарию об их собственном статусе низших из низших (замечание, которого
Ускинс, казалось, с нетерпением ждал). Пока он громыхал и пыхтел, Пазел понял, что один из мальчиков шепчется слева от него. Это был странный шепот, совершенно не обращающий внимания на Ускинса. Кто-то, подумал Пазел, 87
-
88-
совершает большую ошибку.
Когда Ускинс повернулся, чтобы указать на полубак, Пазел рискнул взглянуть.
Слева от него никого не было. Он снова бросил взгляд вперед, озадаченный. Он
отчетливо слышал чей-то голос.
Мгновение спустя голос раздался снова, на этот раз громче:
— Они сегодня хорошо поели. Пастуший пирог на завтрак.
Определенно слева от него. Но прежде чем Пазел успел оглянуться еще раз, второй голос ответил первому. Этот был низким и горько удивленным.
— Конечно, их накормили. И они будут хорошо питаться, пока не уберут
трап. Капитан не может допустить, чтобы мальчики дезертировали до начала
рейса.
Он спит? В поле зрения не было абсолютно никого: только голая палуба и
решетка, закрывающая люк оружейного погреба, маленькую шахту, по которой
пушечные ядра можно было поднимать к передним орудиям. Пазел быстро
взглянул на Нипса. Тот поймал его взгляд, но в ответ только непонимающе
посмотрел. Нипс ничего не слышал.
— Ты видишь эту позу? Подбородок вверх, руки за спину? Он ходил в школу, этот парень.
Пазел моргнул. Его руки были сложены за спиной.
— С островов Кеппери? — спросил первый голос.
— Не тот цвет. Его кожу окрасило не солнце.
Пазел невольно бросил взгляд на свои коричневые ноги.
— Ерзает. Он будет выделяться, Таликтрум.
— Мгновение назад он был совершенно спокоен.
Он не спит, он просто сошел с ума. Голоса доносились из-за решетки. Всякий
раз, когда Ускинс давал ему такую возможность, Пазел косился на нее. Шахта была
около двух квадратных футов. То, что внутри мог находиться один человек, казалось абсурдным. Двое — просто невозможным.
Затем голос произнес:
— Ормаэл.
Пазел не мог дышать. Долгие годы он учился скрывать свои чувства от
опасных людей, но ничто не подготовило его к тому, что происходило сейчас. Они
говорили о нем!
— Ормаэл! Вот оно! Глаза Рина, этот парень из Трот Чересте! Он, должно
быть, ненавидит их до мозга костей! Дай ему спичку, и он сожжет корабль до
ватерлинии!
— Это еще предстоит выяснить, Лудунте. Но что с ним такое? Он
выглядит больным.
— Нам просто повезет, если он упадет замертво до того, как...
— Тихо!
Пазела трясло. К счастью, Ускинс не обратил на это внимания: он упивался
выводами из своей речи:
88
-
89-
— Вы не можете прикасаться к лестнице, ведущей на квартердек. Вы не
имеете права открывать запертый люк. Вы не имеете права прикасаться к бакштагу, форштевню, прислоняться к мачте или притворяться больным, чтобы не работать в
камбузе, под страхом...
— Ты исказил свой голос?
— Конечно, нет!
Пазел больше не мог этого выносить. Он устремил взгляд прямо на решетку, и
голоса смолкли. Он ничего не видел, но у него было странное
