— Закрой дверь, Даг, — взволнованно сказала княгиня.
Дружинник подчинился, прикрыл дверь и, обернувшись к Марфе, выжидающе замер, склонив голову в поклоне.
— Даг, ты же знаешь, что завтра будет тризна[94], служительница смерти[95] уже готовит тело князя Торина к прощанию.
Дружинник кивнул, он всё это знал. Даг не смел смотреть на свою княгиню, на её длинные русые волосы, раскинутые по плечам, стыдно и неудобно было ему глядеть на жену князя своего, тем более что выглядела она не так, как бы следовало княгине.
— У меня была несчастливая жизнь с Торином, — продолжила Марфа, — он был тяжелый и сложный человек.
— Не гневи богов, княгиня, князь был достойным воином и правителем, — возразил Даг.
— Может, и был он достойным воином и правителем, только супругом был никудышным, радости в супружестве не познала я, ласки мужней мне не довелось испытать на себе, — прошептала Марфа.
Даг смотрел на неё круглыми от удивления глазами. Теперь он уже не замечал её распущенных волос, зовущих взглядов. Она оскорбила его князя, того, кто вознес его до положения лучшего воина, того, кто всегда выделял его. «Наверное, боги лишили княгиню разума» — подумал Даг.
— Даг, это моя последняя ночь в подлунном мире, больше не будет для меня заката, не увижу я более ни осень, ни зиму, ни следующую весну…
— Неужели, княгиня, ты боишься? — недоуменно спросил дружинник.
— Нет, не боюсь, мне терять нечего, — горько ответила Марфа.
— Правильно, что не боишься, боги разумнее нас людей, богами установлено, что погребают князя и его женщину, это правильно, так должно быть, ибо даже в Ирии бывает одиноко одному.
— В Ирии одиноко? Мне и при жизни было одиноко, — усмехнулась княгиня.
— Гневишь богов напрасно ты, в Торинграде каждый любит тебя и чтит. Зачем звала меня, княгиня? — спросил Даг.
— Даг, — несмело начала Марфа — ты мне милее всех, словно сама Лада коснулась меня своей рукой, когда я увидела тебя. Не познала я в супружестве ласки и радости, любви мужской… Последняя эта ночь для меня… Уж, не откажи мне в ласке… Прошу тебя…
— Да, как же… Княгиня, что же говоришь ты такое? — потрясенно спросил Даг, — я же князю Торину клялся в верности, а ты просишь меня… О чем? Боги покарают тебя за это…, да, и меня тоже… Не по-людски это…
Княгиня Марфа склонила голову, ей было стыдно за то, что он отчитывает её, словно девку молодую неразумную. Но от своего она и не думала отрекаться так легко.
— Прошу тебя, Даг, — подняв на него глаза полные слез, шептала она, — прошу… Не откажи в просьбе последней. Я ведь с тех пор, как тебя увидела, только об этом и мечтала ночами одинокими…
— Княгиня, что же ты, словно волочайка какая-то, словно девка теремная бесчестная, — потрясенно сказал Даг.
— Прошу… — повторила Марфа.
Подошла к нему, обняла за плечи сильные, прижалась головой к шее, вдыхая мужской запах. Но оттолкнул её Даг, сказав:
— Видно и в правду в тебя дочь твоя пошла, такая же беспутная, по матери и дочка.
Сказал, словно кинжалом в живот ударил, выплюнул эти слова жестокие, и ушел, хлопнув дверью.
Не возжелал её Даг, а она просила, молила его лишь об одной ночи. Не было в жизни княгини Марфы горше разочарования. Заплакала она безутешно, надрывно….
На утро Любава нашла княгиню Марфу мертвой, из груди её торчал кинжал. Не перенесла Марфа последнего унижения в своей жизни, не смогла она прожить еще одну ночь отвергнутой, нежеланной женщиной.
ГЛАВА 26
Каждый князь на Руси хочет быть погребенным с почестями, чтобы тризна, что состоится на кургане, насыпанном поверх пепелища, была достойной и запоминающейся. Душа Торина, если, конечно, могла видеть устроенную в честь покойного князя тризну, была бы довольна. Воины в память о своем князе сходились в нешуточных боях, состязаясь в мастерстве военном, раня друг друга до первой крови, пели песни победные и всячески славили своего усопшего господина.
Князь Фарлаф восседал на самом почетном месте, рядом с ним была его жена, а по правую руку находился новый князь Торинграда — Карн и его супруга. Князь Фарлаф смотрел на курган, насыпанный на пепелище, и думал о том, насколько коротка человеческая жизнь, как играют боги людьми. Еще совсем недавно Торин сидел рядом с ним, и они строили планы защиты своих градов, а теперь он один. Больше никого нет равного ему, нет больше у него друга. Тяжкий груз ответственности за два града давил на плечи князя Фарлафа, теперь он в ответе за все.
Горлунг в темно-синем, почти в черном, шитом серебром, одеянии, сидела и, казалось, не шевелилась. Она думала о том, что когда-то смерть Торина порадовала бы её, когда-то, в ту далекую пору, когда она была еще славницей. Смешно, это было солнцеворот назад, а, кажется, что с тех пор прошла целая жизнь. Тяжелая и несчастливая жизнь. Жизнь с Карном.
Княжна Прекраса сидела в стороне, теперь она не более чем приживалка при дворе князя Карна. Она более не первая красавица двора, возле которой крутилась вся жизнь Торинграда. Глаза её были сухими, плакать княжна уже не могла, от пролитых слез, некогда самые красивые очи Торинграда были опухшими и красными. Княжне казалось, что этот невыносимо долгий день не кончится никогда. Сегодня она уже не пыталась поймать взгляд Рулафа, нет, Прекраса забыла о нем в своем горе. Её любовь не вынесла таких испытаний.
А сам княжич Рулаф боялся смотреть на княжну Прекрасу, боялся, потому что не был уверен, что не начнет её утешать. А ежели такое случится, то опять, снова он предаст брата, отца и мать. Прекраса — вечное его испытание.
Олаф издали смотрел на Горлунг и удивлялся её поразительному спокойствию и самообладанию, никаких слез, истерик и криков, словно и не её отца погребают. Ему было жаль её. К этому времени Олаф уже знал, что нет лада в её супружестве, ни для кого в дружине князя Фарлафа не было тайной, что Карн ненавидит свою суложь, и всё время проводит с рыжей наложницей. Олаф не мог не злорадствовать, ведь согласись Горлунг поехать с ним, то жила бы она, припеваючи, в довольстве и любви, но Горлунг избрала остаться и стать женой Карна. Так пусть теперь и хлебает все, что боги ниспошлют ей, сама выбрала долю свою.
Люд торинградский вспоминал о своем князе теперь лишь хорошее, словно стерлось из памяти народной, как пришел на их землю Торин, тогда еще простым хирдманном, пришел завоевывать землю и сеять смерть. Теперь, оглядываясь назад, люди вспоминали, что князь укрепил Торинград, перестроил, обезопасил, нанял хорошую, боеспособную дружину и особо не притеснял. А что будет с Торинградом, когда на землю придут завоевателями теперь уже славяне? Не известно. Хотя и одного племени славянского, не чужие, но уж так, как при Торине, жить ясно, что не будут. Ведь сильные власть и землю делят, а слабые при этом должны выжить. Хотя, может, всё обойдется.
