сумму.
– Не знаю, двести там с чем-то, двести тридцать… Сейчас уже миллионов шесть… шесть девятьсот, что ли…
– На твоё имя?
– Да, да, на моё и твоё, у нас общий счёт, почему ты со мной разговариваешь как прокурор?
– Ты можешь с этого счёта брать деньги?
– Естественно! Ты меня вообще что ли за идиотку считаешь? Могу. Вчера сумку купила. Чимичý, – послышалось мне.
– Что?
– Чтó «что»? «Джимми Чу». Меня в «Меркури» пригласили на рождественский бранч, а в доме ни одной сумки приличной… Меня теперь везде приглашают. Но интервью запрещают давать. – С обидой.
– Как Сейка?
– Нормально. Вчера Марат приходил, резались в эти… как их… Лейкоцитов опять стало немного больше…
– Насколько «немного»?
– Герман Ефимович говорит, не критично, реакция на лекарство.
– Ох, слушай, этот ваш Герман Еф…
– Да, да, я знаю, ты тыщу раз говорил, а нам с Лёшей он нравится, извини! Ты там, а мы тут.
– Поменяемся? – И с опозданием сообразил, что она это тоже услышит по-своему. Услышит так: «Я востребован, а тебя никуда не зовут, тебя забыли, ты никому не нужна…»
– Слушай, что с тобой?! В чём мы перед тобой провинились? Чего ты от меня хочешь? Не брать деньги, оставить тебе? Так и скажи! Тебя кто-то о чём-то просил вообще? Ты сам всё решил! Не позвонил, ни слова мне не сказал!..
– Думаешь… – «Думаешь, у меня был выбор?», хотел сказать я, но когда Марина заведётся, перебить её нелегко.
– …Не позвонил, никому не сказал! За месяц ни слова! Ты всегда нас бросаешь!..
– Что-о?! – вскочил я. – Я – вас – бросаю?
– Да! Да! Всегда! Каждый раз!
– Это называется, я бросаю?! – орал уже я…
Понимаете, я ведь тоже актёр. У меня темперамент… Ну и, конечно, меня очень обидело, как Марина всё извратила. Я пожертвовал для семьи… можно сказать, своей жизнью пожертвовал, а у неё получалось, что всё – исключительно для моего удовольствия, чтобы меня показывали на автобусных остановках:
– Ах брошенка, ах бедняжка! «Меркури», шмеркури…
– Да разведись уже ты со мной, разведись! Женись на этой своей…
– Сумочка «Джимми Чу», да, бедненькая ты моя?!.
В этот момент в голове у меня взвыла такая зверская оглушительная сирена, что я схватился за ухо.
– Тихо сейчас же! – гаркнула в ухе Алка. – На место сел! Прости, Марина. Лёшик, ты что, с ума сошёл? Ты орёшь на весь павильон! Ещё один звук услышу, и разъединяю вас насовсем. Вот так я и знала, делай людям добро… Всё, у вас четыре минуты. Маришка, привет.
– Привет, Алка.
– Ребят, вы чего, в самом деле? Держите себя в руках. Давайте, четыре минуты.
Выключилась. Точнее, её перестало быть слышно в трубке – но осталось чувство, что она слушает. Да она и слушала, наверняка.
Почти минуту из выделенных четырёх мы с Мариной молчали.
– Что-то хотела тебе сказать… – пробурчала Марина, и как-то это у неё получилось по-человечески. – Вчера Камиль звонил.
– Тебе?
– Ну а кому. Очень был, между прочим, галантен. Сказал, с долгом твоим можно не торопиться.
«Твоим», подумал я с горечью. Три тысячи в день общие, а долги – все мои.
– Лучше отдай, – сказал я. – Когда будет возможность. И расписку забери.
– Но я не про это хотела… – Теперь, после скандала, мы говорили с трудом, как сквозь воду. Кроме того: когда слушают посторонние, это не очень способствует искреннему общению. – Так странно, – сказала Марина, – я теперь каждую минуту знаю, где находится муж. Днём и ночью.
– Ага. Как в зоопарке.
– Слушай, про зоопарк: эта Дуняша твоя, это что за идиотизм такой? Она тебя моет там, что ли?
– Ты думаешь, это мой выбор?
– Нет, ну это полный дурдом вообще!..
– Марин, ты думаешь, это моё решение? «Умоляю, дайте толстую девку, пусть она со мной нянч…»
– То есть с нетолстой ты был бы не против? Оговорка по Фрейду, ха-ха, попался…
– Марин, честно? Я хотел бы с этим закончить как можно скорее.
– С чем «с этим»?
– Вообще, с этим проектом.
– Да? Почему? Ну неважно, ладно. Ты всегда делаешь как ты хочешь. Только заранее предупреди, чтоб мы с Израилем не трепыхались…
– С каким Израилем?
– А тебе Валентин Афанасьевич не говорил?
– Какой Валентин Афанасьевич?
– Ваш, первоканальный. Ты разве его не знаешь?
– Нет.
– Он нами теперь занимается. Визы, всё это… Нас могут отправить в Израиль или в Калифорнию даже, сейчас решают. Можно, в принципе, дистанционно – кровь замораживают, в контейнерах типа авиапочтой… Но говорят, всё-таки лучше живьём.
– Когда?
– Через две-три недели. Максимум через месяц…
– Ну что, прекрасно.
– Может, продержишься ещё?
– Сколько продержат, столько и продержусь. Вы там тоже…
Снова бикнула сирена, коротко.
– Ребятки, одна минута, – сказала Алла.
– Тебе что-нибудь нужно? – спросила Марина с фальшивой заботой.
Я сразу представил себе: вой воздушной тревоги, вокзал, эшелон, жена в шерстяном платке, губы опухли, муж в гимнастёрке со скаткой, зрительный зал в слезах…
Едва-едва начало появляться маленькое человеческое тепло – и всё сдуло.
– Например, что?
– Не знаю, там, из еды…
Как я уже говорил, Марина терпеть не могла и не умела готовить, дома мы ели готовую пиццу и вок.
– Как ты себе это технически представляешь? Судочки будешь носить к семнадцатому подъезду?.. Нет, не надо ничего.
– Ну, ты давай там…
– Вы тоже.
– Давай, не кисни. Пока.
5
Целый день разговор прокручивался у меня в голове, разъедал, как серная кислота:
«Ты счастлив?»…
«Не кисни»…
«Привет, суперзвезда»…
После обеда я снова раскрыл свою настольную Библию – огромный том в кожаном переплёте, на подставке из какого-то дорогого резного дерева, с тяжёлыми шишечками на цепочках (вместо закладок – точнее, чтобы прижимать страницы). В эту Библию каждый день вклеивают сценарий – не знаю, когда ухитряются. Может, во время завтрака. Или ночью.
Текст партнёра, конечно, заучивать не обязательно. Главное – помнить последнюю фразу:
«С. Г. – Всё совершается само собою».
Как только старый граф скажет «само собою» – для меня как спусковой крючок, как пароль, я вступаю:
«А. – Да, независимо от твоей воли. Идёшь, в руке у тебя пистолет…»
И описываю впечатления от дуэли. Память – мой козырь: когда понадобится, само всплывёт в голове.
Плюс ещё небольшой отрывок, буквально две фразы:
«С. Г. – Мысль одна: не было бы осечки. Хорошо ли пригнана пуля.
А. – В наше время пули уже не требуется подгонять. Для пистолетов Лепажа пули делаются в Париже, с особой точностью».
Вот и все мои реплики.
…Нет, обида не проходила, горечь не проходила. И раньше чувствовал, что застрял здесь надолго, – а с этой их поездкой в Израиль или в Калифорнию…
«Даже», сказала
