она с придыханием, «в Калифорнию
даже» – она себе что, Голливуд представляет? Встретят на лимузине, отвезут на студию «Парамаунт»?..
В общем, ясно: деваться мне некуда. Надо держаться зубами: неважно, жёлтые рейтинги, красные…
«Не кисни, суперзвезда»… «Хорошо тебе там без нас?»… «Эта твоя Дуняша – ну полный дурдом!»…
Моя Дуняша одевала меня перед вечерним включением, накрутила платок слишком плотно, чуть не придушила, я со злостью рванул, сломал булавку, она побежала за новой… В итоге мы опоздали, но ненамного, минуты на полторы: всё равно у меня не было реплик в начале сцены.
* * *
Действие происходило в «диванной». Ферапонт аккуратно снимал нагар со свечи. Поблёскивали пистолеты и сабли, развешанные на коврах. Пламя свечки металось, слонялось, но свет оставался ровным. Как они это делают? – я поднял глаза к потолку: похоже было, что потолок изнутри немного мерцает.
И вот ещё непонятно. Лица были видны отчётливо. Олино аккуратное ухо, щека. Яркие белые брови старого графа, который сидел, развалясь, на софе. А вокруг – довольно густой полумрак. Как если бы шоужулики с потолка давали направленный свет, но луча видно не было… Чудеса техники…
Надо было признать: настроение создавалось. Сочельник. В комнате отец, дочь и старый слуга. Отец в тяжёлом узорном халате, дочь положила голову ему на плечо, в зрачках поблёскивают огненные язычки. Гладит его рукав, убаюкивает:
– …И на охоте никогда выстрелов не боялась…
– А правда ведь, Ферапонт? Помнишь, как ты удивлялся Ольге Кирилловне?
– Как же не удивляться, ваше сиятельство. Тоже дамы, а смелость большую имеют…
Вот почему они, думал я, выглядят как семья? Как люди, которые любят друг друга… Почему у нас с Мариной не так? Почему она не могла сказать: «Нам без тебя плохо. Пожалуйста, возвращайся скорей»? Или ладно, не «возвращайся», но хотя бы: «Мы без тебя скучаем». «Мы тебя ждём»…
– …Помню, – рассказывал старый граф вполголоса, под сурдинку, – всю ночь напролёт пишу прощальные письма… Ещё была жива маменька, твоя бабка, ты её не застала… И Ферапонт был со мной. Лил мне пули…
– Как это?
– Обыкновенно, над печкой. Железный ковшик, свинец – над огнём держит, пока не расплавится, – и заливает в форму…
На этих словах Борис Васильевич проделал нехитрый, но зрелищный трюк: поднял руки прямо над свечкой, расставил пальцы, и на потолке расползлись и зашевелились большущие страшные тени. Ух ты! – подумал я, – вкусно! И не стесняется ведь, рассказывает как сказку, как «Вечера на хуторе близ Диканьки»: зима, захолустье, тёмная-тёмная ночь, изба, печка, огонь – всё в этом голосе, и тембр богатый, наваристый… Недаром рейтинги…
– …Говорю ему: Ферапонт, что же пули-то у тебя шероховатые и с пузырьками?..
И главное, как всё это спокойно, естественно, – думал я, – без пережима. Воркует себе под нос… Как будто его вообще не заботит внешнее впечатление. Опыт огромный, конечно. Ну и талант…
Вдруг я услышал:
– …А ежели не удастся пригнать хорошо?
«Пригнать»! – вспыхнуло у меня в мозгу. – «Хорошо пригнать», мой пароль. Но было же ещё слово «пулю», «пригнать пулю». Нет, «пуля» не прозвучала. Мне вступать или нет? Всё это промелькнуло за долю секунды. Я задумался и прослушал, о чём он только что говорил. Идиот! Что же делать?! «Пули» нет, но есть «хорошо» и «пригнать», два против одного – и я услышал свой голос, громкий и плоский:
– В наше время пули уже не требуется…
Но не успел я договорить, как меня бросило в пот: стоп, подумал я, это же был мой второй фрагмент. Первый – после «само собою», «всё совершается само собою». Первого-то ещё не было!
– …подгонять… – договорил я упавшим голосом.
Повисла пауза.
Борис Васильевич посмотрел на меня, не собираюсь ли я сказать ещё что-нибудь, – и невозмутимо продолжил:
– А в наше время – всегда приходилось. Я ему говорю: что же ты, Ферапонт?..
Чёрт, по-дурацки вышло, подумал я. И этот взгляд Жукова, как на полного идиота: «Собираешься ещё что-нибудь ляпнуть? Нет? Точно нет? Ну, тогда мы ещё поработаем, если не возражаешь».
Больше Борис Васильевич на меня не глядел, рассказывал только Ольге, как будто они с ней в комнате были вдвоём. И она придвинулась к нему поближе, доверчиво, по-дочернему. На ней было домашнее лёгкое платье. Вид у неё был загадочный и манящий, какой всегда бывает у барышень при свечах. Мне казалось, что Жукову нравится играть для неё, а я лишний.
Два чужих человека случайно встретились на площадке, под камерами, думал я, – а как у них всё легко получается. Органично, уютно… Сотни тысяч людей видят их на экране, а они существуют сейчас друг для друга… А мы с Мариной? Сколько нас слушало человек в телефоне? Небось одна Алка и слушала. Для кого дура Марина всё это изображала? «Тебе что-нибудь принести?» Любящая жена, тьфу. Для кого были эти «Ты счастлив?», «Суперзвезда»… А потому что нечего на актрисах жениться. Дурак. Думаешь, она здесь, с тобой, – а она где-то вообще в другом месте. На сцене, наверно. Или на экране. Нет настоящего ничего, никогда…
– …Всё совершается само собою, – услышал я.
«Само собою»!
– Да, да, само собою, – повторил я, собираясь с мыслями.
Теперь оба, Борис Васильевич и Ольга, смотрели на меня с напряжением, не выкину ли я ещё что-нибудь.
– …Независимо от твоей воли, – бормотал я. – Папенька прав. Ты идёшь…
– Ведь ты тоже стрелялся, Алёша? – перебила Ольга. Молодчина какая, подумал я. Заметила, что я не собран, и постаралась помочь.
– Да, стрелялся однажды. И дважды был секундантом. Так вот, ты идёшь… – Я старался чуть-чуть растянуть своё присутствие в кадре, сделать его повесомее. – Ты идёшь, в руке у тебя пистолет. Держишь его дулом книзу, чтобы рука раньше времени не устала. Впереди в тумане фигура… И будто всё это не в жизни, а на экране…
«Стоп!» – бухнуло у меня в голове. – «Что ты мелешь?! Какой в девятнадцатом веке экран?..»
– Как на ширме, – вмешался Борис Васильевич. – Есть у тебя китайская ширма? – Он обратился к Ольге, спасая меня, забалтывая мою ошибку. – Картинки плоские… силуэты… Словно бы нарисованные…
Я себя чувствовал, как гладиатор, которому звонко врезали по железному кумполу. В голове стоял гул. Если бы это была репетиция или нормальная съёмка, я попросил бы остановиться на пять минут, попить водички… Но сцена шла, эфир шёл.
– …Неужто, папенька, вовсе никаких мыслей?..
Внимание! Одна реплика – и потом опять я.
– Мысль одна: не было бы осечки. Хорошо ли пригнана пуля…
– Ну, в наше-то время пули не требуется подгонять.
Мне показалось, что не только Жуков и Ольга, но и Ферапонт сделал
