общественной направленности каждой из них.
Первая волна, на наш взгляд, ставила задачу решения государственно-политических проблем страны и решила ее только отчасти (из грандиозных проектов М. М. Сперанского была реализована только незначительная их часть: создан Государственный совет как законосовещательный орган империи; проведена министерская реформа, установившая единоначалие управленческой вертикали и образовательный ценз на занятие определенной должности и получение чинов); вторая волна реформ отчасти решила социально-экономические проблемы, отменив крепостное право; третья была сосредоточена на решении экономических проблем.
Различались и методы проведения реформ. Если замысел реформ начала века, по существу, держался в глубокой тайне[26] (проекты и программа М. М. Сперанского полностью были обнародованы только в 1961 г.), то реформы середины века в известной мере обеспечивались поддержкой либеральной общественности, правящей бюрократии и только отчасти дворянством и крестьянством. Именно поэтому социально-экономический характер реформ второй волны был подкреплен реформами судебной и военной, а также городского самоуправления, но главное – созданием земств, сыгравших огромную роль в социально-экономическом развитии сельской России.
План реализации третьей волны реформ был комплексным и содержал четкие приоритеты (денежная реформа) и последовательность их проведения (поддержка активного сальдо бюджета; усиление косвенного налогообложения; государственная монополия продажи водки; форсированная индустриализация и т. п.; в целом – активизация государственного регулирования экономики). Правда, по замечанию академика Л. И. Абалкина, «в целом рост общественных производительных сил России (во времена С. Ю. Витте) оплачивался весьма высокой социальной ценой»[27]. Экономическая политика С. Ю. Витте и его денежная реформа, как отмечал Л. И. Абалкин, «отрицательно сказались на положении трудящихся масс, особенно крестьянства. Дав возможность успешному развитию производительных сил России, она, по справедливому мнению П. Милюкова, была национальной, но не народной. Это отразилось в доходах бюджета их социальной несправедливостью, а в расходах – пренебрежением насущных народных запросов»[28].
Роль таможенной политики во все периоды реформаторских волн была весьма значительной, но отнюдь не однозначной. Если каждая из реформаторских волн сопровождалась тенденцией к либерализации, то таможенная политика под влиянием внутренних и внешних экономических факторов быстро возвращала все на протекционистские начала и с этой точки зрения оказывала регулирующее воздействие на общий социально-экономический характер проводимых реформ, выполняя в известном смысле защитную для экономики страны функцию.
Экономическое положение России к началу XIX в. было достаточно стабильным: ее население составляло почти четверть европейского, а размеры территории были несопоставимы ни с одной мировой державой. Однако имелось определенное отставание от западноевропейских стран по общему уровню экономического развития. Вместе с тем отрасли текстильной промышленности, такие как шерстяная, полотняная, хлопчатобумажная, шелковая, развивались достаточно динамично[29].
В сельском же хозяйстве лишь 5 % помещичьих хозяйств применяли в своей деятельности рациональные формы ведения сельскохозяйственного производства[30]. В мировом внешнеторговом обороте в 1801 г. доля России составляла 3,7 %. По уровню душевого потребления и производства Россия также значительно отставала от европейских стран, например, от наиболее развитой Англии в 10 раз[31].
Одна из важнейших причин экономического отставания России объяснялась сохранением крепостного права, а также уже прочно сложившимся к началу XIX в. сырьевым характером внешнеэкономических связей, низким уровнем и незначительными масштабами промышленного производства и т. п.
Это привело к осознанию необходимости правящими кругами преодоления этого разрыва путем разработки стратегической концепции развития страны. Стимулом развития в России такой концепции послужил пример европейских стран, в которых активные модернизационные изменения набрали силу еще в XVII–XVIII вв. Об этом свидетельствуют изменения социального состава населения, в частности, показатели увеличения доли городского населения, а также растущие темпы индустриализации в промышленных отраслях. В XVIII в. удельный вес городского населения составлял: в Англии -30 %, во Франции – 16 %, в Голландии – 50 %[32].
Успехи в европейских странах модернизационного стратегического курса подтверждаются окончательной победой индустриальной хозяйственной системы, выразившейся в достижении объема промышленного производства, превосходящего размеры производства в аграрном секторе. Англия этого достигла к 1811 г., Франция – не ранее 1885 г., Германия – в 1865 г., США-в 1869 г.
В то время как ряд стран Европы охватила промышленная революция, в них наблюдался процесс замены ручного труда машинным, перехода от мануфактурного к фабричному производству, широкого использования сети железных дорог; в этих условиях сельское хозяйство, которое также индустриализировалось, становилось как бы второстепенной отраслью, уступая место промышленному развитию.
Однако в России положение существенно отличалось от европейского. Доля городского населения не превышала к началу XIX в. 4,1 %[33]. Объем отечественного промышленного производства превзошел размеры производства в аграрном секторе только к середине 30-х годов XX в., а исходя из западных источников – лишь к 1960 г.[34]
Специфика экономического развития России в начале XIX в. и невозможность проведения в ней радикальных преобразований определялись, во-первых, ведущей ролью в экономике России сельского хозяйства, основанного на крепостном труде, из-за чего отечественная промышленность в своем становлении вынуждена была постоянно преодолевать упорное сопротивление консервативных дворянских кругов; во-вторых, чрезмерной абсолютизацией политической и экономической власти в руках правящих кругов, стремящихся к регулированию всех хозяйственных процессов, протекающих в экономике; в-третьих, геополитическим фактором, суть которого сводилась к запрещению внешней торговли с рядом европейских стран.
Подобная экономическая политика шла вразрез с интересами землевладельцев, поставлявших продукцию помещичьего хозяйства на европейский рынок, прежде всего в Англию[35]. Фактическое прекращение экспортной торговли нанесло значительный ущерб также и купечеству. Все это в 1801 г. ускорило приход к власти в стране нового правительства и, как следствие, отмену всех запрещений, стеснявших торговлю в предыдущие годы.
До начала континентальной блокады относительная свобода внешней торговли оказывала в целом благотворное влияние на ход развития промышленности и торговли в стране. Товарность дворянских хозяйств была высокой – рынок беспрестанно поглощал традиционно поставляемые товары экспорта. Наблюдался рост товарооборота, что было достигнуто за счет увеличения хлебного экспорта, составлявшего 26,7 % от общего его объема[36]. Однако в первое десятилетие XIX в. на экономическое положение России сильное влияние оказывали международные конфликты, порой переходившие в военные действия. А присоединившись к континентальной блокаде,
Россия потеряла основного покупателя своих изделий – Англию, которая поглощала практически весь объем российского экспорта[37].
Несомненно, что континентальная блокада оказывала неоднозначное воздействие на отечественную экономику. С одной стороны, она существенно подрывала основы крупного помещичьего хозяйства, лишая экспортеров зерна внешнего рынка, что привело к четырехкратному сокращению объемов зернового экспорта[38] и, как следствие, резкому падению цен на внутреннем рынке на все товары сельскохозяйственного производства. Снижение цен, безусловно, затрагивало интересы крестьян и вело к расстройству финансовой системы страны – курс российских ассигнаций падал.
В то же время нарушение или прекращение, хотя бы временное, экономических связей с развитыми индустриальными странами, поставлявшими на отечественный рынок высококачественные промышленные изделия, способствовало
