осваиваясь. Хайнрих кивнул удовлетворенно. Профессионала видно за версту.
В горах солнце ближе, а греет слабо. Йозефа давно интересовал этот парадокс. Летнее солнце, холодное и ослепительное, посверкивало в вышине на фоне пронзительно-синего неба, словно бриллиант на бархатной подушечке.
Два монаха, аккуратно и бережно поддерживая под руки, свели его по ступенькам во двор. Было зябко – или ему лишь казалось так? Он поежился, пытаясь глубже завернуться в свое черное бесформенное одеяние. Со стороны он, должно быть, походил еще на одного монаха: черный балахон, худое изможденное лицо с заострившимися чертами, из своих вещей – лишь серебряный крестик, вылезший из-за ворота. Йозеф усмехнулся.
Один из монахов, отлучившись куда-то, принес ему шерстяную накидку. Тоже черную. Заботливо укутал плечи подопечного, окончательно придав ему облик больной вороны. В миру Йозеф не привык, чтобы о нем так пеклись. Никогда ни о чем не просил, считая это слабостью. Но монахи не спрашивали, нужна ли ему помощь. Сами угадывали и молча делали все, чтобы он чувствовал себя хоть немного лучше. Это трогательное отношение, в конце концов пробив броню неловкости, позволяло расслабиться, размякнуть натянутым нервам после нечеловеческого напряжения целительных процедур, которые он про себя иначе как пытками не называл. Про себя – потому что не хотел оскорбить тех, кто терпеливо и упорно старался не дать ему умереть.
Солнце стояло прямо над вершиной горы, на склоне которой прилепился монастырь. Пик уходил вверх. Где-то там, наверное, копошились альпинисты, а над ними, в синеве неба, стелился чей-то белый инверсионный след. Еще выше, там, где синева сменяется чернотой, заняли свои орбиты спутники связи и навигации. И военный комплекс – последний пояс обороны Земли. Непроходимый, как уверяли специалисты. А он его прошел, не сделав ни одного выстрела.
Где сейчас «Ийон»? Стоит ли на приколе с расформированной командой? Нет, вряд ли. Крейсер нужен Земле, и отстранять его от службы из-за гипотетической неблагонадежности экипажа – расточительство. Ждать возвращения капитана, который неизвестно, выживет ли – глупость еще большая. Скорее всего, у «Ийона» новый командир. Знать бы, кто. Йозеф не думал, что корабль доверят кому-нибудь из экипажа. Значит, пришел чужой человек. Сел в его кресло, начал наводить свои порядки… Сердце опять заныло.
Кардинал не велел ему вспоминать о корабле. И правильно, умный поп знал, что ничего хорошего эти мысли не принесут. Но как выкинуть их из головы? «Ийон Тихий» – его жизнь. А вдруг этот «пришлый варяг» загубит его крейсер?
Думай о дочери, сказал кардинал. Но это еще хуже, чем о корабле. Еще больнее. Об «Ийоне» позаботятся – хорошо ли, плохо ли. А Хелена… Девочка ее возраста могла бы жить своим умом, но для этого надо иметь ум. Джеронимо Натта ее, конечно, не оставит, поможет, как полагает наилучшим – пристроит в один из монастырей. Но это совсем не то, чего бы он желал для дочери. Ему надо выжить хотя бы для того, чтобы быть спокойным за ее будущее.
Он очень хотел ее увидеть. С высоты хорошо просматривалась тропка вниз, змеящаяся среди валунов и теряющаяся в дымке. Путь в большой мир. Но этот путь ему заказан. Сейчас он может уйти отсюда лишь к Богу. По крайней мере, это ему твердо обещали. Дьяволу его не отдадут.
Он снова обратил взор к небу, прозрачному и бесконечному, плавно переходящему в космос, и зашептал молитву. Здесь он научился молиться. Как не молиться, когда все вокруг только это и делают? Тут это казалось естественным. Даже непутевый Эверитт, кающийся предатель, ежевечерне стоял на коленях перед образами и молил о прощении и снисхождении, о смягчении кары. Йозеф не просил прощения, его не за что прощать. И о конце страданий не заикался, пусть и хотелось, само шло на язык, особенно во время процедур, но он сдерживался. Ему легко готовы были даровать конец и вечную жизнь в раю, вот только ему нужнее пожить еще немного в этом мире, доделать дела, выдать Хеленку замуж, увидеть внуков. Если для этого надо пройти через мучения, которым не видно конца – так тому и быть. Он просил лишь об одном: Господи, дай мне силы, чтобы это выдержать.
– Ты правильно молишься, – сказал аббат Франциск.
Неизвестно, сколько старик в развевающейся на ветру рясе простоял рядом, плечом к плечу, глядя туда же, в небеса. Йозеф проморгался, переведя взгляд с небесной сини на сухонького человека в черном.
– Потому Бог и помогает тебе.
Йозеф не ответил. Спорить неразумно, но терпеть болезненное ковыряние в обнаженной душе все невыносимее. Он находился на самой грани, отделяющей его от невольной молитвы о смерти.
– Тьма отступает, – сказал аббат. – Мы добились перелома.
Йозеф резко повернул к нему голову, надежда в глазах вспыхнула с новой силой.
– Всё? Я могу уехать?
– Нет, – он покачал головой. – Еще нет. «Побеждаем» не значит «уже победили». Тебе ли объяснять, что любую битву следует довести до конца? Иди в келью, сын мой, тебе приготовили капельницу, – есть Йозеф не мог, его поддерживали раствором глюкозы. – А потом мы продолжим. Впереди еще много работы.
Йозеф опустил плечи и кивнул. Огонь потух, но не совсем. Он заковылял с помощью монахов к входу. Аббат надеялся, что огня ему хватит.
Шварц тоже не мог торчать в рубке безвылазно. Т’Тамарана это очень радовало. В отсутствие адмирала, пугающего до коликов, мересанец расслаблялся, не обращая особого внимания на двух десантников, держащих его на мушке – во избежание, так сказать, эксцессов.
«Ийон Тихий» ждал, когда ему на смену придет «Сайрес Смит». Два крейсера уже ушли на ремонт, вместо них на грани видимости маячили новые. «Анакин Скайуокер» некоторое время назад попытался вызвать Гржельчика.
– Кто такой Гржельчик? – недоуменно спросил т’Тамаран, когда связисты передали сигнал в рубку.
Он сидел за первого, ему и пришлось отвечать. Смены делили между тремя пилотами: отдохнувший, на свежую голову, занимал кресло первого, а поработавший пересаживался на соседнее; затем он шел отдыхать, когда третьему приходил срок возвращаться на вахту. Так и чередовались.
Мересанец с изумлением уставился на женщину с толстой светлой косой, уложенной вокруг головы, и аппетитным бюстом. На ней был флотский китель. В земных знаках различия т’Тамаран не шибко разбирался, но они явно присутствовали и казались на вид солидными. Если злоупотребить курительным зельем, могут нежданно явиться и более причудливые видения, однако т’Тамарана насторожило как раз то, что он не курил. К зелью он не притрагивался с тех пор, как проклятый Шварц доходчиво разъяснил, что с ним сделает, если засечет с папиросой. Среди обещанных неприятностей противоестественный секс был даже не самым страшным. Так что он крепился, хотя воздержание приносило дискомфорт.
– Ты что, синий, шутки шутить вздумал? –
