Молодец продавал двух прекрасных жеребцов темно-бурой масти.
– Креста на тебе нет, Полкан! – кричал на него купец Козьма Громов. – Виданное ли дело – заламывать за двух коней цену доброго табуна?
Полкан равнодушно пожал плечами.
– Ну, и покупай табун дохлых кляч, коли мои кони не по твоим деньгам.
Толпившиеся зеваки старались не оставаться в стороне от происходящего действия:
– Полкан не уступит!
– Он знает верную цену, Козьма!
Сплюнув в сердцах, Громов согласился с продавцом. Ударили по рукам, а затем покупатель и его слуги занялись жеребцами. Полкан сунул деньги, не пересчитывая, за пазуху и внезапно обратился к стоящему неподалеку Савве:
– Здравствуй, Саввушка! Не погулять ли нам по случаю моей удачи?
Хотя незнакомец дружелюбно улыбался, Савве почему-то стало не по себе.
– Прости, добрый человек, – замямлил юноша, краснея. – Спасибо за честь, но у меня дел много.
– Погуляй с нами, Полкаша! – предложил маленький мужичок, перемигнувшись с двумя высоченными верзилами.
– Вы мне не надобны, – грубо отрезал Полкан и вновь обратился к Савве: – А с тобой, Саввушка, мы еще погуляем.
Он легкой походкой зашагал прочь. Савва заворожено глядел вслед этому странному человеку и сам не заметил, как пошел за ним. Бирюзовый кафтан манил за собой, словно заколдованный, и юноша брел, не видя ничего вокруг себя.
Неожиданно Савва споткнулся о кочку и упал. Поднявшись, он увидел голое пустынное место – лишь вдалеке дымились оконцами две солеварни, между которыми торчал колодец-журавль.
«А где Полкан?», – вспомнил Савва и огляделся.
Полкан брел по тропинке, а из-за пригорка к нему подкрадывались маленький мужичок и двое верзил – те самые люди, которые недавно набивались удачливому торговцу в товарищи.
– Полкан, берегись! – крикнул Савва.
Этот крик словно подстегнул крадущуюся троицу: мужичок и верзилы бросились на свою жертву, но тут же один за другим рухнули на землю. А Полкан вытер что-то о траву и сунул в сапог, затем направился к замершему на месте Савве.
– Уж не колдовством ли ты с ними управился? – спросил юноша дрожащим голосом.
Полкан вытащил из сапога блестящий кинжал.
– Вот мое колдовство. Да еще умение.
– Ты убил их? – воскликнул Савва и перекрестился.
– Убил, – подтвердил Полкан и, оглядевшись, добавил: – Пошли скорее отсель.
– Но они первыми на тебя напали, а ты оборонялся. Я могу засвидетельствовать твою невиновность.
Полкан махнул рукой.
– Ни к чему мне лишние заботы. Когда мертвых найдут, не станут особливо розыска чинить, понеже10 о них давно шла дурная молва. А коли прознают про то, что я их убил, могут дело и до суда довести. На меня многие зубы точат.
– Чем же ты им насолил?
– Тем, что больно везуч. Людям чужая удача – кость в глотке.
Они поспешили в городок.
– Отколь ты знаешь мое имя? – осведомился Савва.
– Я бывал в Казани, с батюшкой твоим, Фомой Грудицыным, видался и кое-что о его семействе слыхивал.
Они миновали ворота в деревянной стене, возведенной тогда, когда Орел-городок стоял на рубеже между Русским государством и владениями сибирского хана. Теперь же крепостные строения были наполовину разрушены.
– Пойдем, выпьем вина али пива, – предложил Полкан. – Здесь есть один двор, где хозяин продает, с дозволения Строгановых, хмельное.
Савва удивился:
– А как же государев запрет продавать вино где-либо, окромя корчем и кабаков, с коих берется подать11 в царскую казну?
– Коли царь далеко, – усмехнулся Полкан, – то с любого его запрета можно немало денег иметь.
– Ах, да! – вспомнил юноша. – Здесь же Строгановы хозяйничают.
– В других местах то же самое.
– Неужто воеводы за плату дозволяют вином торговать? – поразился Савва.
– Дозволяют. Коли народ любит выпить, ему не дадут помереть от жажды. Ну, ты идешь со мной?
– Иду, – согласился Савва.
Они зашагали по окраинной улице.
– Худо, что Митроха зачастую продает дрянь, – говорил Полкан. – В Орле лучшее вино на постоялом дворе, но я туда не вхож.
– Почто не вхож?
Полкан хмыкнул:
– Пров благочестив, а про меня ходят слухи, будто я с самим нечистым знаюсь.
Савва испуганно посмотрел на своего нового товарища. В ответ Полкан холодно улыбнулся и сказал:
– Болтают люди, почем зря. Сами-то они чем лучше меня? Прову по его благочестию непристойно постояльцев своих спаивать, а он вино продает даже в Великий пост.
– Мне не продавал, но я, правда, и не спрашивал.
– Вот он и не сокрушался, когда ты к Бажену переселился. Твои люди, поди, без хозяйского ока обходились не токмо квасом.
Савва вспомнил, что, действительно, от его слуг частенько исходит запах хмельного, и пробормотал:
– Да, кажись, не токмо.
Новый приятель привел юношу к довольно-таки невзрачной избенке, расположенной рядом с большим и, по всему видать, богатым двором.
– Хозяин! – крикнул Полкан. – Митроха!
На крыльце невзрачной избенки появился пожилой лысый мужик.
– Проходите, гости дорогие! – пригласил он, кланяясь. – Проходите!
В горнице Полкан сел за стол и велел хозяину:
– Принеси самого лучшего вина12 и пива!
Митроха подал требуемое и хотел было выйти в сени, но Полкан его остановил:
– И поесть дай чего-нибудь.
– Ты же всегда токмо пьешь, – удивился хозяин.
– Тебя, хрена, забыл спросить: пить мне али есть! – прикрикнул гость.
Митроха полез в печь.
– Садись, Саввушка, – обратился Полкан к смущенно топчущемуся у порога юноше.
Как только Савва сел, его товарищ вытащил из-за пазухи щепотку какой-то травы, понюхал ее и громко чихнул.
– Что ты нюхаешь? – полюбопытствовал юноша.
– Табак, – пояснил Полкан.
От своего отца Савва не раз слышал, что табак – это дьявольская заморская зараза.
– А, что от него бывает?
– В носу щекочет, и дух приятный идет по телу.
– Можно мне попробовать? – загорелся Савва.
– Покуда не стоит, – возразил Полкан. – Нынче с тебя хватит и хмельного. Коли захочешь все сразу познать, удовольствия не получишь.
Тем временем Митроха вытащил из печи и поставил на стол миску, в которой лежали два куска пирога с рыбой.
– Ешьте, пейте, гости дорогие, – буркнул он и вышел из горницы.
Савва заметил спящего в углу пьяного мужика и проворчал:
– У Прова народец поприличнее, чем здесь, столуется
Полкан кивнул.
– Да, к Прову все больше торговый люд захаживает, а к Митрохе частенько всякая рвань забредает, чтобы последние портки пропить.
– Ну, и нравы здесь! – возмутился Савва.
Полкан возразил ему:
– В сравнении с московскими, нравы здешние почитай непорочные: в Москве и бабы не меньше мужиков вино хлещут.
– Неужто хлещут?
– Я своими очами видал. В нашем стольном граде, пьянка, как началась опосля Смуты, так по сию пору и не кончилась. Народ поначалу изгнание ляхов праздновал, потом избрание царем Михайлы Федоровича Романова отмечал, нынче же просто пьет по любому поводу.
– У нас в Казани нет подобного разврата.
– У вас и великого бедствия не было.
– Да не было, – согласился Савва. – Не зря мой отец говорит, что война портит людей.
– Вот что, значит, Фома говорит? – странно усмехнулся Полкан. – Нет, брат Савва, война не портит, а вынимает из нутра человеческого всю звериную суть – ту, коя в каждом из нас заложена да прикрыта благочестием, покуда нас жареный петух в зад не клюнет.
Он налил Савве пива, а себе вина.
– Выпей, Саввушка. Токмо непременно закуси, иначе с непривычки захмелеешь.
Юноша отпил пару глотков. Поначалу горький вкус пива ему не понравился, но потом по его телу разлилась приятная истома.
– Поешь, – напомнил ему приятель.
Савва хотел было сказать, что сам Полкан выпил две чарки вина, не закусывая.
– Ты себя со мной не равняй, – произнес Полкан, будто подслушав мысли юноши.
Савва съел немного пирога, затем налил себе еще пива и выпил. В его душе тут же появилось радостное и, вместе с тем, жалостливое чувство. Некоторое время он не мог уразуметь, кого ему жаль, но потом вспомнил, что себя самого и, всхлипнув, рассказал новому другу о своей страсти к чужой жене.
– Не могу более терпеть! – почти навзрыд восклицал юноша. – Прежде я греха страшился, а нынче бесу, прости Господи, поклонюсь, помоги он мне овладеть Баженовой женой! Того и гляди умом тронусь али себя порешу!
– Воротись-ка лучше к Бажену, – предложил Полкан.
– Но ведь старик винит меня в жениной порче.
– За злато-серебро он не токмо женину, но и свою порчу простит. Хочешь, возьми деньги, полученные мною нынче за коней, и, коли не жаль, снеси их Бажену.
Савва весь затрясся.
– Не жаль! Мне за Феклушу ничего не жаль!
