скрывая разочарование, произнёс:
– Соберись, вспомни, как много сил ты вложил в этого солдатика! Попробуй ещё!
Раз за разом Модин говорил непонятную для него фразу деревянной кукле, но чуда не происходило: глаза солдатика слепо глядели в закопченный потолок мастерской, а его руки и ноги безжизненно болтались. Мальчик умоляюще взглянул на отца, но что тот мог сделать? Положив солдатика рядом с куклой в синем платье, Модин угрюмо поплёлся в свою комнату. Мастер не сказал ни слова, но этого и не требовалось, ведь Модин отчётливо видел разочарование в его глазах.
Противные липкие слёзы предательски текли по обеим щекам. Мальчик остановился перед дверью их с Кнудом общей комнаты, быстро вытер кулаками глаза и прошмыгнул в дверной проём к своей постели.
Две недели Модин ни с кем не разговаривал, даже со своим братом, который ежедневно делал безуспешные попытки расспросить его, что же произошло в тот день. Разумеется, Кнуд, не любивший находиться в неведении, приходил в полную ярость от молчания брата. Он дразнил его, пытался разжалобить, кричал, а один раз даже стукнул кулаком в бок. Но Модин оставался непреклонным и стоически терпел все ухищрения брата разговорить его. Едва солнце появлялось на горизонте, Модин спускался в небольшую комнатку, соседствующую с мастерской отца, и принимался за работу. Он напрочь потерял счёт сделанным солдатикам. Вечерами, закончив очередную игрушку, Модин уходил в тёмный угол и шептал таинственную фразу, но ни один солдатик так и не ожил.
Мастер очень переживал за Модина: он не мог спокойно смотреть, как его любимый сын одиноко просиживал в мастерской дни напролёт. Тогда мастер решил прибегнуть к небольшой хитрости: чтобы Модин окончательно не замкнулся в себе, он повелел Кнуду мастерить солдатиков вместе с братом. Так и было сделано.
Солдатики у Кнуда получались совсем не такими, как у старшего брата: у них были добрые лица, некоторые даже улыбались в широкие усы. Мальчик особенно любил вырезать длинные шпаги, которые, в отличие от толстых и неуклюжих шпаг Модина, были тонкими и изящными. Цвет формы тоже отличался: все солдаты были одеты в красные мундиры и белые штаны. Искусство резьбы по дереву Кнуд постигал с такой разительной лёгкостью и быстротой, что вскоре приступил к созданию не только боевого оружия для солдат, но и музыкальных инструментов для игрушечного военного оркестра: чего только стоил его маленький красно-зелёный барабан или жёлтая труба!
Модин видел, что брату удаётся делать солдатиков намного лучше него, и втайне завидовал его таланту. Как-то раз после очередной неудачной попытки оживить солдатика, Модин взвыл и швырнул игрушку в дальний угол. От неожиданности Кнуд подскочил на стуле, поранив руку об тесак. Старший брат подошёл к полке с солдатиками Кнуда и мрачно усмехнулся.
– Какие красивые! Не то что у меня.
И горько расплакался. Позабыв про все старые обиды, Кнуд стал его горячо успокаивать:
– Солдатики у тебя выходят отменные! Спорим, что любой мальчишка готов за такого последние башмаки отдать!
– Дело не в этом… – всхлипнул брат. – Ведь я так стараюсь, вкладываю в них столько сил, но, когда я им говорю: «В немых очах да затлеет жизнь», они не…
И тут Модин осёкся, осознав, что проговорился. В глазах у Кнуда промелькнуло что-то, чего Модин не успел разглядеть. Младший брат выпрямился и тихо произнёс:
– Может, эта фраза и не работает? Давай я скажу эти слова одному из своих солдатиков, и мы посмотрим, оживёт он или нет, – и уже пошёл в сторону своей полки, но обернулся и грозно прошипел: – Только отцу – ни слова!
Модин угрюмо кивнул. Он был напуган тем, что нарушил приказ отца не говорить ничего брату, но любопытство оказалось гораздо сильней запретов. Неужели у Кнуда получится? Модин не верил в это и, скрестив руки на животе, стал наблюдать. Младший брат обернулся для верности по сторонам, взял своего лучшего солдатика с завитыми усами и красивой шпагой и тихо, почти беззвучно шепнул таинственные слова.
И ничего. Модин победно взглянул на брата, который казался немного расстроенным. Кнуд согнул и разогнул руки и ноги солдатика, покрутил его голову и поправил покосившуюся на бок саблю.
– Вот видишь: фраза не действует! Наверное, отец обманул нас, – досадливо произнёс Модин.
– Э, погоди, давай-ка я ещё раз попробую! Этот солдат, – Кнуд поднял руку с игрушкой, показывая её брату, – лучший из всех! Если фраза волшебная, его-то она должна оживить!
Кнуд шумно втянул воздух носом, закрыл глаза и сжал солдатика. Простояв так несколько мгновений, он наконец поднёс игрушку к губам и тихонько прошептал таинственные слова. Затем он резко отстранился и стал во все глаза смотреть на солдатика, пытаясь уловить малейшее движение.
Поначалу ничего не происходило, лишь только Модин ёрзал на стуле. Внезапно солдатик повернулся в руке Кнуда и спрыгнул на землю, выставив вперёд саблю, решив, что мальчик ему враг. От удивления Кнуд даже открыл рот, Модин же, не веря своим глазам, привстал.
– Вот дела! – радостно сказал Кнуд. Но, увидев, что солдатик побежал в сторону двери мастерской, взвизгнул: – Лови его! Лови, а то убежит!
Модин бросился вслед за маленьким беглецом, опередив брата. Солдатик оказался необычайно юрким и быстрым. Он ловко уворачивался от братьев и грозно махал им шпагой. Из мастерской он нырнул в коридор, с лёгкостью преодолел лестницу на второй этаж, попытался выпрыгнуть в окно одной из комнат, но братьям удалось его спугнуть. Поняв, что на втором этаже ему улизнуть не удастся, солдатик вновь кинулся вниз и, врезавшись в ногу вышедшего на шум мастера, потерял равновесие и распластался на полу. Мастер тут же придавил его ботинком к земле, чтобы тот не сбежал, и с удивлением посмотрел на запыхавшихся братьев.
– Что это? – обвёл он братьев недоумевающим взглядом.
Модин стал с интересом разглядывать потолок, Кнуд решил на этот раз тоже молчать и ковырял носком ботинка деревянный пол. Мастер, кряхтя, наклонился за солдатиком, выхватил из его маленьких рук саблю и властно приказал:
– А ну, успокойся, солдат! Веди себя достойно: не вырывайся и не брыкайся! Мы тебе не противники и сражаться с тобой не будем. Модин, сынок, – обратился он к старшему сыну, заставив его вздрогнуть, – зайди-ка ко мне в мастерскую. А ты, – мастер указал пальцем на Кнуда, – не отвлекайся от работы! Иди обратно.
Модин, шаркая ногами, поплёлся за отцом. Мастер закрыл за собой тяжёлую дверь, и из мастерской тут же послышался приглушённый голос отца. Кнуду было одновременно страшно и любопытно: что же скажет он Модину? Накажет его? А может, накажет их обоих?
