Позади топот множества копыт. Конница Кулибина скапливается для удара, а бойцы Сероштана, разделившись на две группы, выстраиваются на флангах. Заорельцы, которые идут на выручку кочевьям, наверняка, не знают, сколько нас. Это хорошо, что они не осторожничают, и когда на горизонте появляются темные точки дозорных, идущих перед противником, я смотрю на вождя гэрэев и говорю:
— Командуй. Сам. Тебе для авторитета нужно. Я пойду простым воином.
— Слушаюсь. Но рядом с тобой будут мои сородичи. Они прикроют.
— Добро.
Противник приближается, и Кулибин поднимает вверх правую ладонь. Сигнал готовности и я надеваю на голову остроконечный шлем без полумаски, но с кольчужной сеткой на шею и накидываю на руку щит. Готов. Взгляд на молодого вождя и он дает отмашку. Пошли.
Позади неразборчивые крики. Это сотники отдают команды и подбадривают воинов обычными в таких случаях словами. Пришел наш час! Бей врага! Вспомним старые обиды! Круши! Бей! Докажем, что мы лучшие! Снимем с заорельцев брони и возьмем их лошадей, да захватим жен и детей! Ничего нового. Много было в моей жизни битв и все по старому, только декорации и мотивация бойцов меняются.
Тысяча Кулибина сбивается в огромный плотный клубок. Всадники начинают движение шагом, стремя к стремени, копыта лошадей сминают зеленую степную траву и вскоре мы начинаем убыстряться. Конная армада пошла аллюром, и земля глухо задрожала. Враги, которые преследовали дозорных, заметили нас и, было, остановились. Видать, нашелся среди них умный человек, кто смог понять, что нас гораздо больше. Да вот только поворачивать поздно. Расстояние уже полкилометра, а разворот займет какое-то время и это еще двести метров нам в плюс. Ну, а потом-то что? Лошади заорельцев устали, а наши свежие, мы несколько часов в разгромленном кочевье стояли, так что половцы не уйдут, тем более что сотни Сероштана уже оторвались от тысячи Кулибина и, подобно клешням краба, изогнулись на ровной степи. Поэтому единственный шанс нашего противника на спасение, это ударить грудь в грудь и попытаться осуществить прорыв. Тогда хотя бы один из десятка выживет, если до Самары, которая за нашей спиной, прорвется. Лично я поступил бы именно так, если бы в ловушку влетел.
Вражеские вожаки оказались не полные дураки и боевой опыт явно имели. Они сообразили, в какой переплет попали и решились на бой. Половцы и дружинники, над которыми реял суздальский стяг, начали движение навстречу и на ходу собрались в лаву. Мы тоже прибавили скорости, и перешли в галоп. Два войска стремительно сближались, и когда расстояние сократилось до сотни метров, над полем боя разнесся древний боевой клич степняков «Урр-ра-гша!» и полетели стрелы. Небольшое редкое облачко со стороны половцев и туча с нашей.
— Швир-х! — рядом просвистела вражеская стрела, которая вонзилась в человека слева и он, получив свое, вывалился из седла. Больше никто не стрелял, не до того. Между нами и половцами тридцать метров. Двадцать. Десять. Сошлись! Одна лава сталкивается с другой и по ушам бьет шум боя. Крики. Звон оружия. Ржание лошадей. Стоны и хрипы раненых. Родная стихия для витязя Яровита, которому, как ни крути, честный бой гораздо ближе, чем политические игры, в коих мне приходится участвовать.
— Дзи-нь! — Я отбил кривой клинок степняка, который хотел меня достать и он сломался. Ха-ха! Дрянной металл. Кочевник на секунду растерялся, а мне того и надо. Подъем на стременах и стальной меч врубается в его шею. Обмяк. Первый готов. Клинок на себя и вперед. Жеребец, который был гораздо выше большинства приземистых степных лошадок, кусает одну из них и она подается назад. Ее всадник видит меня и пытается отмахнуться саблей, да куда там. Я быстрее и сильнее, и меч рассекает его переносицу. Сквозь окружающий меня шум пробивается хруст костей и хрящей, и лицо противника раскрывается, словно цветок, и обнажает красное мясо. Вторая победа. Гойда! Бей!
Стременами я ударяю коня по бокам, и он злится еще больше. Очередной рывок. Еще один и неожиданно я вылетаю в чистое поле. Основной бой позади и я хочу вернуться в него, но вижу интересную цель. Рядом со мной группа из трех русских конников. Кольчуги, остроконечные шлемы, рослые кони и прямые мечи — они вооружены точно так же как и я. Это дружинники и среди них знатная персона, так как один из русских в красном плаще. Кто такие носит, объяснять не нужно, и упускать знатного человека, не хотелось. Он-то, понятное дело, и так бы не ушел, ибо сотни Юрко Сероштана уже практически замкнули колечко. Но если есть возможность порезвиться и показать себя, упускать ее не стоило.
— Давай! — новый удар по бокам жеребца и я кручу поводья.
Мой конь мчится вслед за дружинниками, и крайний вылетает из седла. Его свалила стрела черного клобука, который выстрелил с фланга, и против меня всего двое. Я мчусь за князем и его воинами по пятам и настигаю их. Миг! Другой! Я уже рядом и клинок впивается в спину последнего княжеского защитника, который кидает в меня короткое копье, мажет и нахлестывает лошадь. Выпад, стремительный и неотразимый, и острие меча, пробивая кольчугу, вонзается в тело. Глаза умирающего воина смотрят на меня, и он что-то шепчет. Однако я уже не слышу его, а погоняю коня и, наконец, догоняю князя, который, молодец, резко развернул своего коня и решил встретить свою смерть как мужчина. Вот только убивать его я не собираюсь.
— Дзан-г! Дзан-г! — размен ударами и мы разлетелись. Поворот и снова летим один на другого. Князь, средних лет русобородый бородач с вытянутым лицом и слегка раскосыми глазами, которые выдавали в нем примесь половецкой крови, поднял щит и принял мой выпад, а затем попытался свалить меня. Однако я вовремя развернул жеребца и сталь противника, едва не задев мое бедро, ушла вниз. После этого мы снова съехались, опять зазвенели столкнувшиеся мечи и, недолго думая, я кинул в князя свой круглый щит, который, подобно метательному диску пролетел два метра и врезался в шлем русича.
— Бах! — звук удара. Князь получил контузию и рухнул на траву.
— Вот и все, — отмечая, что бой практически закончен и везде видны только мои воины, я спрыгнул с коня и, не отпуская поводья, приблизился к князю. Он, было, попытался подняться, чтобы оказать мне сопротивление, но я ногой выбил из ослабевших рук Рюриковича меч, а затем велел подоспевшим черным клобукам спеленать князя, и не спускать с него глаз.
Очередная битва закончилась, и остаток дня прошел в суете. Были собраны трофеи и допрошены попавшие в плен русские дружинники, которые показали, что в моих руках оказался не абы кто, а старший сын Гюрги Долгорукого князь Ростислав Юрьевич. В гражданской войне между Рюриковичами он встал не на сторону отца, а великого князя. Ну, а когда суздальцы стали одерживать одну победу за другой, а Изяслав начал отступление к Киеву, то Ростислав решил устроить против Мстиславича заговор. Да вот только ничего у него не вышло. Великий князь его темные делишки вовремя вскрыл и выслал к Долгорукому, а тот сына-перебежчика тоже не ждал, и в свою очередь, отхлестав взрослого мужчину по щекам, отправил номинального наследника к степным родственникам. Ростислав Юрьевич приехал, посидел в главной ордынской ставке заорельцев, и тут пришло известие о набеге приднепровцев, которых поддерживают черные клобуки. Вот он вместе с молодыми половцами, да парой мелких вождей, и помчался к Самаре.
Наверное, князь думал, что сможет договориться с налетчиками и надавить на них авторитетом отца. Но бой начался практически сразу, и мы имеем то, что имеем. Снова у меня в плену один из потомков великого Рюрика и около двадцати русских воинов, но выкуп за них вряд ли дадут. Однако это не беда. Использовать князя все-таки можно. Ведь если мы, сторонники великого князя и язычники, выиграем войну, то кого-то надо будет ставить старшим в семье Долгоруких. Ну, а чего? Ростислав Юрьевич в меру хитер, изворотлив и готов прогибаться под более сильных Рюриковичей, да и опыт службы великому князю у него уже имеется. Так что пусть он посидит пока в плену, а позже я с ним поближе пообщаюсь и окончательно решу его судьбу.
Тем временем, совершенно незаметно наступил вечер, и в чистом поле зажглись огни костров. Пленных половцев, отдельно мужчин и женщин с детьми, отвели в сторону и привязали к возам. Бывшие рабами славяне, на которых у меня имелись планы, получили относительную свободу. Где-то рядом паслись табуны лошадей и стада коров. Воины были бодры, и слышался смех, но постепенно все стихло. Сотники и десятники, над которыми нависали тысячники, навели порядок и потребовали тишины. Пьяных нигде не было — мы в походе, а завтра снова скачка и продолжится погром заорельских кочевий.
Однако для меня «рабочий» день еще не окончен. Я приказал созвать всех вождей родов и наиболее авторитетных сотников, и когда четыре десятка воинов полукругом встали вокруг моего костра, заговорил:
