со старой политикой доверия и перейти на путь, предлагаемый «Правдой». Можно, конечно, найти и гнилую середину. Но — надолго ли?
Рабочие, солдаты, скажите теперь во всеуслышание: «мы требуем, чтобы у нас была единая власть, — Советы Рабочих и Солдатских Депутатов. Временное правительство, правительство кучки капиталистов, должно очистить место названным Советам».
Точку зрения правительства на «больной» вопрос Терещенко изложил Бьюкенену в частном разговоре: лично он никогда не был сторонником русской оккупации Константинополя и не верил в ее возможность. Точно так же и князь Львов никогда не разделял аннексионистских взглядов Милюкова[208], однако общее мнение правительства — что «жизненные интересы» России находятся в Армении и Курдистане. На замечание Бьюкенена, что чем скорее Россия заявит о своем отказе от Константинополя, тем «будет лучше», Терещенко ответил, что по этому вопросу должен высказаться русский народ.
В основу декларации от 19 (6) мая «преобразованного и усиленного новыми представителями революционной демократии» Временного правительства, в отношении внешней политики, положено было: 1) отрицание сепаратного мира, 2) как «открытая цель», «достижение всеобщего мира», «мира без аннексий и контрибуций», для чего «Временное правительство предпринимает подготовительные шаги к соглашению с союзниками», 3) недопущение того, чтобы «германские войска разгромили наших союзников на Западе и обрушились всей силою своего оружия на нас»[209].
Бьюкенен сообщал в Лондон по поводу образования коалиционного правительства, что оно явилось выходом из положения, характеризовавшегося кн. Львовым словами: правительство имеет авторитет, но не имеет силы, Совет имеет силу, но не имеет авторитета. Ослабление «умеренных», вследствие ухода Милюкова, компенсировалось, по мнению Бьюкенена, тем, что Милюков был так поглощен мыслью о Константинополе, что никогда не отражал мнения и взглядов всего правительства[210].
Полученный уже Бьюкененом ответ английского правительства, по мнению посла, не представлялось возможным опубликовать, не вызвав этим новых осложнений и нового наступления со стороны Совета. Обсудив этот вопрос с А. Тома, Бьюкенен пришел с ним к заключению, что лучше всего было бы им двоим сделать ответное заявление от своего имени, ибо «если мы хотим добиться от одержавших победу социалистов поддержки в пользу ведения войны до конца, мы должны попытаться завоевать их симпатии. Новые социалистические министры, конечно, ознакомятся с содержанием русских секретных договоров, а если русские солдаты узнают, что они должны продолжать сражаться до тех пор, пока цели этих договоров не будут осуществлены, они потребуют сепаратного мира. Я посоветовал бы поэтому добавить абзац в нашем ответе, объясняющий, что наши соглашения о Малой Азии были внушены желанием преградить дорогу германскому проникновению, но что, если эта цель может быть достигнута другими средствами, мы готовы были бы пересмотреть этот вопрос, когда наступит момент, удобный для обмена мнений об эвентуальных условиях мира»[211].
В этой ответной на «прокламацию» и ноту русского правительства о целях войны ноте английского посольства от 24 (11) мая выражается «сердечная радость» британского правительства по поводу намерения свободной России освободить Польшу, не только Польшу русскую, но и германо-австрийскую. «В этом предприятии британская демократия желает России Божьей помощи». Не менее радуется британское правительство «раскрепощению обширных частей Армении из-под отвратительного[212] турецкого управления и верит, что целокупная Армения равным образом освобождена будет от гнета». Внушая Временному правительству эту благородную мысль, то есть подбираясь уже к целям, открыто поставленным позже английским дипломатам и вооруженным силам на Кавказе, нота ссылается в оправдание этой надежды на то, что «арабы Геджаса освободились собственными усилиями, а те, которые населяют Месопотамию, обязаны своим освобождением британскому оружию»[213]. «Никто не может желать, чтобы народы эти стали снова подчиненными турецкой власти», и «почти столь же прискорбно было бы, если бы туземные населения германских колоний, занятых британскими силами, возвращены были германскому правительству, со всею его военною надменностью и жестокостью». «В Европе у британского правительства нет территориальных вожделений, но оно признает претензии своих союзников», и «те провинции, население коих связано с нашими союзниками узами происхождения и симпатий, подлежали бы
воссоединению с ними». «Одним словом, британское правительство сердечно объединяется с русским своим союзником в своем принятии и одобрении принципа, который изложен» Вильсоном в известном его послании. Британское правительство считает, что союзные соглашения «в общих чертах сообразуются» с этим принципом… «Но если русское правительство того желает, британское правительство совершенно готово со своими союзниками исследовать и, если нужно, пересмотреть эти соглашения».
Эту ноту Временное правительство все же опубликовало (8 июня ⁄ 26 мая), несмотря на то что добавления, проектированного Бьюкененом и которое, несомненно, еще более украсило бы этот классический документ, мы в нем не находим. Но Временное правительство нашло другой, более радикальный и простой выход из положения: оно исключило, по соглашению с английским правительством, из напечатанного текста все наиболее «неудобные» места — об Армении, Геджасе, Месопотамии, германских колониях, территориальных претензиях союзников в Европе, «симпатизирующих» им провинциях и т. д., то есть всю среднюю «деловую» часть, оставивши благочестивое вступление и утешительный конец. Так как эта неопубликованная часть ноты исключала из пересмотра все претензии союзников России, то выраженная в заключение готовность к пересмотру соглашений сводилась, очевидно, к готовности освободиться от балласта претензий русского правительства. Не мешает обратить внимание на то, что в этих изъятиях перечислены территории, из которых «должен быть изгнан завоеватель», — Франции и Румынии, а также поставлено условие «возмездия» за Бельгию, Сербию и Черногорию, но — кроме Польши — прочие оккупированные российские территории были обойдены молчанием.
Ответная нота французского посольства (от 26/13 мая) заявляла[214], что французское правительство верит в успех мер, «имеющих целью улучшить условия, при которых русский народ намерен продолжать войну до победы над врагом», и что оно «счастливо чувствовать себя вполне солидарным с русским правительством и народом в принципах, которые вдохновляли русскую политику во время настоящего конфликта. Франция не помышляет притеснять ни одного народа, ни одной национальности, находящейся даже в числе ее врагов». У нее нет «захватных корыстных помыслов», и она «никогда не захочет отнять у законных обладателей их территории», — она хочет только «уничтожения гнета» и «наказания» за «преступления, покрывшие позором наших врагов в этой войне». Франция вступила в войну только во имя самозащиты и «свободы народов». Она, конечно, принимает к сведению, что «Россия провозгласила восстановление полной независимости Польши»… Для себя она желает возвращения Эльзаса и Лотарингии и «будет сражаться со своими союзниками до победы, дабы обеспечить за Эльзасом и Лотарингией полное восстановление их территориальных прав, а также политической и экономической самостоятельности (?); кроме того, она желает возмещения убытков… а также необходимых
