Увы, его не видели ни она, ни он. Двое русских влюбленных, разделенные границами, политическими системами и разного рода предрассудками. Они прошли еще немного, Александр не выдержал:
— Может, ты. останешься?
— Каким образом? Завтра в десять или одиннадцать за нами придет машина. Можно было бы до Курска и поездом, но местное отделение ВКП(б) решило по-иному.
— Я через знакомых продлю тебе визу.
— Этого делать нельзя без разрешения нашего консульства и. соответствующих органов!
— А если ты. вообще останешься?
— Вообще?
— В качестве сотрудницы газеты. Разве мало советских граждан, рискуя свободой, даже жизнью, переходили границу? Тебе и рисковать ничем не надо.
Валентине следовало бы возмутиться: ее подбивают к прямому предательству, но она лишь горько вздохнула:
— Ты не представляешь, какие тогда неприятности ожидают моих родителей.
— Остается последнее средство: сделать тебе предложение руки и сердца.
— По-моему, — рассмеялась Валентина, — такой человек как ты, не стремится жениться. Ты слишком красив, а девушки на красавчиков падки.
— Ты меня раскусила, не стремлюсь, — согласился Александр, — однако в данном случае собираюсь сделать исключение.
— Я польщена.
— А я серьезно.
— Если серьезно, то. не надо. Ведь еще немного, и я сама влюблюсь, — Валентина боялась признаться себе, что уже влюбилась. — Ничего хорошего из этих отношений не получится. Мне нужно уезжать! И пусть все останется маленьким приключением.
Перед ними — узкий переулок. Направо — в гостиницу, налево — к дому Горчакова. Александр осторожно промолвил:
— Пойдем ко мне?
— Поздно уже.
— И что?
— Поздно! — вздохнув, повторила Валентина. — Завтра тяжелый день.
— Но сегодня наш последний день!
Странный грохот раздался от этих слов, Валентина вздрогнула и увидела, что темнеющее небо расцветилось яркими огнями, и множество радуг соединились в грандиозный букет. Девушка будто ощутила чье-то грозное предупреждение. Нет, никто ее не предупреждал. Она просто поняла, что не следует сейчас идти к нему. Но почему? Ведь ей так хотелось!
«Я и правда влюбилась?»
«Не должна! Не должна!» — стучало в голове.
Ей хотелось, но она не могла.
А если все-таки?.. Чем она рискует? Потерей невинности? Не такая большая потеря. С губ уже готово было сорваться согласие и тут. Новый взрыв! Еще один! Они словно до основания потрясали Старый Оскол. И опять в этих взрывах слышалось: «Не должна! Не должна!».
— Что с тобой? — удивленно спросил Александр. — Обычный салют. У нас в городе это любимое занятие молодежи.
«Не должна!»
— Надо возвращаться в гостиницу! — почти простонала Репринцева.
— Нет! — Горчаков решительно взял ее за руку, но она еще более решительно высвободилась. Он понял, настаивать бесполезно.
— Хотя бы погуляем?..
— Погуляем?.. Да, конечно!
Ночной город по-прежнему был с ними ласков, теплый ветерок обвевал лица, фонари приветливо светились огнями. Правда, народа было чуть меньше. Убийца сделал свое дело!
Валентина опять вернулась за полночь. Надежда уже вела себя смелее, времени до отъезда осталось в обрез, подруга, похоже, не думает здесь оставаться, поэтому начала открыто собачиться:
— Опять за тебя пришлось волноваться! Когда же наконец образумишься?
— Чего волноваться? Я гуляла.
— А в городе — убийца!
— Говорят, он убивает агентов спецслужб. Я не из них.
— Откуда ты знаешь, кого он убивает?
Валентина вдруг испытала к Погребняк невероятный прилив дружеских чувств. «Надо же, волновалась!» Она не выдержала, призналась подруге:
— А еще я написала статью.
— Что ты сделала?!
— Написала материал о серийном убийце Старого Оскола. Первая серьезная журналистская работа. Следовало ожидать, что Надежда спросит: «Откуда у тебя данные?» или что-то в этом роде. Однако последовало иное:
— Как ты могла?!
— Что не так?
— Любая статья, особенно в зарубежной прессе, должна быть согласована с. ты сама знаешь с кем.
— Но там нет антисоветчины. Там вообще нет политики.
— Все равно. Валька, сумасшедшая! Надо отменить!
— Поздно. Газета в печати. А может, уже напечатана. Глаза Надежды расширились от ужаса, поступок Валентины грозил неприятностями им всем. Она уверяет, «никакой антисоветчины», а вдруг что-то ненароком ляпнула?
— Тогда следует. изъять тираж! — в отчаянии прокричала Погребняк, хотя прекрасно понимала, что говорит глупость. По крайней мере, она делала попытку помешать выходу статьи.
— Да не волнуйся ты так. Я не совершила ничего дурного. Наоборот, создала рекламу своей стране.
Начинающая журналистка и вдруг — большая статья в ведущей газете буржуазного города. О чем это говорит? Советским гражданам подвластны любые рубежи. Нас похвалят. Не дрожи, ты не причем. Я все сама, даже не поставила тебя в известность. Я вообще ничего тебе не говорила. Честное комсомольское!
Надежда немного успокоилась. Действительно, в случае чего, она постарается отмазаться от любых нареканий в свой адрес. Она давно сообщала о некомсомольском поведении Валентины Репринцевой. Но, чтобы проникнуть в тайну ее поступков, надо быть волшебницей.
— Ложись спать. Завтра рано вставать.
— Не так уж и рано. Во сколько приедет машина? В десять или около одиннадцати?
— В семь.
— Как?!
— Местное руководство решило. Очевидно, хотят показать нам Курск. Да что с тобой? Наоборот хорошо, посмотрим еще один город.
— Мне надо позвонить.
— Куда?.. В Москву?
— В Москву. — Репринцева вспомнила, что так и не позвонила родителям. Вдруг линию уже исправили? И, конечно, созвониться с ним! Он придет провожать, а ее уже не будет в гостинице!
Валентина бросилась вниз. Сначала домой. Нет, опять непрерывные гудки. Теперь — ему!
Трубку сняла Лена, которая сообщила, что Александра пока нет.
— А когда он появится?
— Понятия не имею. Он мне не докладывает.
— Я перезвоню позже. А лучше так. Передайте ему, что машина приходит не в десять, а в семь.
— Вы уезжаете?
— Уезжаю.
— Доброго пути.
— Не забудете передать?
— Не забуду!
— Я буду ждать!
Однако Лена уже положила трубку. Валентина поднялась к себе в номер. Надежда спала, с головой накрывшись одеялом. Или делала вид, что спала? Репринцева разделась и тоже шмыгнула в постель. Попробовала закрыть глаза, однако сон не шел.
Она безумно хотела увидеть мать и отца, но еще больше желала остаться здесь. Страшно даже представить, что никогда больше не увидит его! Да и сам Старый Оскол неожиданно стал ей таким родным и близким. Она лишь представила, как поедет на север, как будут меняться пейзажи за окном поезда: пышную зелень сменит более скучная, подмосковная. И лица у людей будут другие, меньше открытых, свободных взглядов, вместо них — что-то заискивающе-рабское в глазах. Она не сможет вот так просто зайти в церковь.
Валентину затрясло! Внезапно вспомнилось видение, где мать предупреждала ее не возвращаться в СССР. А что ей почудилось в беседке у колдуньи?..
«Глупости! Она не колдунья, а авантюристка! И никакая мама мне не являлась. Родители ждут, наверное, не спят. Мама печет пироги и готовит прочие приятности к моему приезду».
В ночи как будто раздались жалобные звуки. Или город прощается с Валентиной? Или беспощадный убийца опять вышел на охоту, и плачут его новые жертвы? Репринцева вспомнила о своей статье и о возможной мести. Правда, начальник полиции дал слово, что она будет в безопасности. К тому же завтра в семь их увезут отсюда. Если убийца решит мстить, будет уже слишком поздно. Не поедет же он ради этого в Москву.
Однако она поднялась, на всякий случай проверила, хорошо ли закрыла входную дверь.
Вернувшись домой, Горчаков первым делом позвонил Черкасовой. Она не слишком обрадовал позднему звонку.
— Извини, я насчет материала.
— Ради этого стоило поднимать меня с постели? Я давно подписала его в печать.
— А твое личное мнение?
— Я не читала.
— Как?!
— Если его писал ты, то все в порядке.
— Мы работали вдвоем.
— Пусть вдвоем. Но ведь ты тоже приложил руку. Если подвел, и статья говно, пойдешь искать другую работу, ваше сиятельство.
— Там есть спорные моменты.
— Мы не в СССР и не в Рейхе, различные точки зрения допускаются.
— И опять насчет того самого Ярослава Иванова.
— Все завтра.
— Я чуть опоздаю.
— Снова?
— Валентина уезжает.
— Ну-ну! Одной любовнице сообщаешь, что пойдешь провожать другую.
— Слышал бы тебя муж.
— Нет его.
— Вот как!
— Где-то шатается, уважаемый человек. Небось, у своей подружки.
