Там, в стороне, скорее всего в приёмной, с громким стуком рухнуло что-то тяжелое. Надеюсь, не моё тело. А то у меня есть пара вопросов к личности, занимающей его в данный момент.
— Машенька, молодец, поздравляю! А как Комаровски? — тут же переключил наше внимание Проскурин.
Чи удивился — а я пояснила, что Михаил Александрович знает всех своих студентов в лицо и по фамилии. А уж бедолагу, сломавшего себе челюсть — по совместительству гениального ксеноботаника — опекает как родного. При этом смотрела на Клауса — сама-то Комаровски не видела вторые сутки. Секретчик кивнул, и я доложила:
— Комаровски работает.
Проскурин поинтересовался, когда он сможет поговорить с Двинятиным. Безмолвно переадресовала вопрос Клаусу — тот пожал плечами, и я перевела:
— Когда вам будет удобно, Михаил Андреевич, — и начала собственную атаку. — А как продвигается моё дело?
Настал черед Проскурина смотреть в сторону. Кажется, Бьорг не ожидал от меня такой прыти, потому что академику пришлось переспросить — а что я, собственно, имею в виду. Я пояснила:
— Инцидент с товарищем Джоном. Точнее, устранение его причины.
— Мы делаем всё возможное, — быстро ответил Проскурин. — Машенька, все обещания в силе, не волнуйся.
Это он, надо полагать, от себя добавил. Хорошо.
— Михаил Андреевич, времени до конца экспедиции остаётся не так уж и много. Я вам верю, но хотелось бы… чтобы ситуация поскорее разрешилась.
— Да, Мария, конечно, ваше дело будет рассмотрено в первоочередном порядке, — подтвердил Проскурин.
Ну, Бьорг, ты меня услышал, я тебя тоже.
— А как вам работается с моей тезкой? Я так беспокоюсь за вас, Михаил Андреевич… И за неё, она перенесла такой стресс, и так часто плачет…
Этого от меня не ожидал никто — ни Проскурин, ни Бьорг, ни, видимо, Маша. Ничего, как говорит один мой анахронный знакомый: "Вы меня ещё не знаете, но вы меня ещё узнаете".
— Да вроде бы… Все как всегда, — попытался сориентироваться академик.
— Мне от стресса очень помогает музыка. Даже слезы текут от красивых звуков. Вы посоветуйте моей тёзке записи наших мальчиков под аутентичные инструменты конца двадцатого века. Это бесподобно, правда, товарищ посол? Ребята провели для нас настоящий концерт, и посол тоже был, им с супругой так понравилось!
Посол закивал, явно не понимая, к чему всё это.
— Так вот Логинов и Сетмауэр написали песню… — я в деланном экстазе закатила глаза. — Это было что-то фантастическое. Я очень хочу, чтобы её услышала моя тезка. Передайте ей, Михаил Андреевич, что мне очень интересен её выбор.
— Хорошо, Мария. Передам, — рассердился дезориентированный Проскурин.
— Спасибо, Михаил Андреевич! Я думаю, что через пару дней папа придёт в себя, и вы сможете его увидеть лично.
— Очень надеюсь на это, — так же сердито ответил академик.
А вот интересно, знал ли он что-то о запутанной личной жизни своей секретарши? Может, поэтому и сердится? Ладно, свой план-минимум я выполнила, всё, что хотела, сказала, пора закругляться.
— Я вам больше не нужна? Тогда пойду к папе.
Клаус показал мне отведенный над сжатым кулаком большой палец, жест одобрения, и я, выйдя из зоны видимости, встала рядом с ним слушать совсем не интересный разговор академика и посла о рисе, организации экспедиционных работ и каких-то сметах.
Когда два ответственных биолога закончили общаться, и визор погас, посол перевел взгляд на нас и попросил разрешения сообщить о найденном Петрове хотя бы своей семье.
— Ирочка и Лерочка так переживают… А больше я — никому!
— Лерочке я сам скажу, — индифферентно произнёс Клаус. — А Ираида Степановна вполне способна держать язык за зубами. Особенно, если ей об этом напомнить. Напомнить, товарищ Хон, или сам?
— Сам, конечно, сам, — закивал Чи. — Лера! Иди сюда!
Тут я очень порадовалась тому, что тайком заловила девчонку перед сеансом связи. К настоящему моменту она уже должна прийти в себя. И если в отношении интерната я полностью поддерживала Клауса, то в отношении нежных чувств пятнадцатилетних девчонок экспертом он явно не был. Я, разумеется, тоже. Но когда-то прошла тот же путь, более или менее достойно прожила и пятнадцатый, и шестнадцатый годы своей жизни. Кое-что вспоминалось, поэтому… Леру предупредила.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Лера радовалась абсолютно искренне, и переживала о Петрове тоже искренне, поэтому папе Чи пришлось даже пригрозить своим отцовским авторитетом, запрещая дочери становиться добровольной сиделкой при Александре Павловиче.
Клаус смотрел на всё это с непонятным выражением. А потом сказал:
— Лера, всё это замечательно, но почему всё-таки ты сказала, что Петров отправился на второй континент?
— В самом деле, Лера?
Только что счастливая Лера залилась слезами.
— Папа, прости… Я не хотела…
— Лера!
Вбежала Ираида Степановна, а меня Клаус подхватил под локоть и выволок из кабинета. Вообще, правильно. Пусть поговорят в кругу семьи, может быть, до чего-то и договорятся.
У нас же… и своих дел хватало. Секретчик должен был сменить Кира возле бессознательного Петрова, а мне надо было возвращаться в свой гьер и демонстрировать всем студентам свою радость от встречи с папой-биологом. Ну, и хорошее самочувствие, конечно. С этим было сложнее, потому что я физически ощущала, как сильно похудело Машино тело. Клаус велел на ночь съесть ещё пару контейнеров смеси номер два. Съем, куда деваться…
Первой, кого я встретила на дороге в свой гьер, была Юлька. Специально поджидала, что ли? Я порадовалась, что уже сумерки, и она не сразу заметит мой бледный вид. Но волноваться надо было о другом.
— Ты была в Ариденне?! Ну почему, почему Клаус взял туда тебя, а не меня?!
— Ах, он уже и Клаус? — подруженьку надо было отвлекать, потому как в Ариденне я не была, и, соответственно, рассказать о месте заседания Загоденна Мьенгов ничего не могла. — А раньше ты от него шарахалась со словами "я почти замужняя женщина"!
— И что? — сейчас смутить Юльку было сложно. — Ведь это моя мечта!
— А ничего, что я ездила навестить отца?
— Конечно, ничего. И меня можно было бы прихватить заодно. А то, видишь ли, она в Ариденне развлекалась, а я вместо неё дневники практики заполняла!
— И как?
— Как-как… Хорошо. Илья даже предложил работать его персональным секретарем.
— И…?
— И поругались. Я ему не девочка на побегушках, у меня своя работа — очень важная, заметь!
Пришлось приглашать расстроенную подругу к себе. И это было моей стратегической ошибкой. Потому что, увидев меня без ассея, Юлька совсем расстроилась.
— Как?! Вот как тебе удалось похудеть за неполные двое суток?! Маш, ведь на целый размер!
Ох, Юля… Тебе этот способ лучше никогда на себе не испытывать…
— Юль, так получилось. Просто у них там совсем не было человеческой еды. Представляешь, как похудел мой папа?!
На Юльку было жалко смотреть. Она опять заныла, что поездка в Ариденн — это смысл её жизни, по крайней мере тут, на Мьенге. И пусть её лучшая подруга уговорит Клауса. Аргументы типа "в Ариденн мы больше не собираемся" не действовали.
От катастрофы меня спасли мальчишки — Дегри, Солнце, Ингвар и Тхао. Они зашли просто поболтать, как выразился Тхао, но Дегри тут же всех сдал, заявив:
— Я же говорил, что его тут нет.
Его — это, надо понимать, Кира. Юлька тоже заинтересовалась, а я, уже не задумываясь, похлопала ресницами и спросила:
— А… ты о ком, Серж?
— Да вот, Кира потеряли, — прямо сказал Солнце, в упор глядя на меня. — Маш, похудела что ли?
— Солнце, вот только ты не начинай, — едва не простонала я. — Юлька мне уже и так…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Ладно, — заявила Юлька. — Я, пожалуй, пойду. Никто меня не любит.
Мальчишки хором принялись убеждать её в обратном, и наша нелогичная переводчица тут же решила остаться — в обмен на пару песен в исполнении всей группы. А я под шумок подмигнула Дегри и вышла из гьера. Мне надо было навестить Владиса с его Леной, а идти в одиночку, не восстановившись полностью, мягко говоря, не хотелось.
