от повышенной тревожности. Вы только поэтому ко мне обратились: обсудить, как с ней лучше справляться, или у вас еще какие-то поводы есть?
– Я только что пережила тяжелый разрыв. И еще недавно кое-что узнала. Про свое детство.
Язык у меня во рту пересох, казался каким-то огромным. Я потянулась за бутылкой с водой. Ага, начинается – компульсивное питье.
Эдо пристально наблюдал за мной.
– Хорошо. Вы, говорите, сейчас в Арктике?
Я кивнула, слегка удивляясь смене темы. Мы кружили вокруг этой дыры прямо посередине меня, подбираясь все ближе и ближе, пока нас не затянет туда, точно воду в слив раковины.
– Чем вы там занимаетесь?
– Готовлю. На турбазе, которая называется «Лагерь у конца дороги».
– И как оно?
– Ну иногда довольно утомительно. Обычно перед работой мне еще надо покормить собак или напилить дров. Но я организовала клуб-ресторан, и это очень радует.
– А какого рода еду вы готовите?
– В основном блюда из пенджабской кухни. Дал, баттер чикен… Такое вот все.
– Вы писали, что недавняя поездка в Индию пробудила у вас какие-то воспоминания.
– Угу.
Это письмо заняло у меня несколько часов, а в процессе выпустило на волю целую бурю эмоций. Хотя с папой мы давно уже нормально общались и разговаривали, похоже, во мне засело столько остаточной обиды и злости, что с ними разбираться еще и разбираться.
– Расскажите немного о поездке, если не против.
Я рассказала Эдо о вернувшихся воспоминаниях. О свадьбе и разговоре с папой. Где-то на середине я начала плакать. Хорошо, что между нами был экран, хорошо, что я была избавлена от неловкого похлопывания по плечу, что никто не протягивал мне бумажного носового платка из коробки, которую большинство психотерапевтов держат на кофейном столике или в ящике письменного стола. Я вытерла глаза и посмотрела на Эдо. Он так долго молчал, что я щелкнула по экрану.
– Зависло?
– Нет. Я тут. У меня складывается ощущение, будто вы ищете ответ.
– Ну да.
– Но, возможно, для начала вам нужно толком разобраться, какой именно вопрос вы хотите задать.
Я помолчала. Их было так много, вопросов.
– Я хочу знать, почему папа не рассказал мне про мамино психическое расстройство. Почему индийская еда заставляет меня вспоминать то, чего я не помнила двадцать лет. И почему я вообще это все забыла. И совсем недавно вот моя мачеха очень странно себя повела, стоило мне упомянуть совместный семейный отпуск, и я теперь гадаю, вдруг там что-то случилось…
Боже, как глупо это все звучало.
– А что, по-вашему, будет, если вы найдете ответы?
Я залпом выпила стакан воды и налила следующий.
– Ну не знаю. Наверное, буду лучше себя чувствовать.
– Искать в происходящем закономерности, чтобы как-то облегчить себе горе, совершенно логично. А вы сейчас горюете по трем разным причинам: утрата матери, утрата детства, утрата партнера.
– Допустим…
– Представим себе такой сценарий. Допустим, у человека убили жену. Он одержим мыслями о том, кто это сделал и почему. Все свои жизненные силы пускает на поиски убийцы. Однако когда преступник разоблачен и выведен на свет божий, муж не испытывает того удовлетворения, которое надеялся получить.
– Почему?
– Потому что он справлялся с горем, замещая его одержимыми поисками виновника. А теперь, когда искать больше нечего, он снова остается со своим горем, которое за то время, что он не обращал на него внимания, стало лишь больше и мучительнее.
– То есть вы говорите, что мне не надо так усердно искать ответы?
– Не обязательно. Но вам надо непременно выработать стратегию, как быть с тем, что вы можете обнаружить. Вы росли в Британии?
Я кивнула.
– Мы с папой переехали туда, когда мне было семь. После того, как мама умерла.
– Поиски идентичности особенно трудны, когда приходится лавировать в двух культурных контекстах. Иной раз тут грозит опасность по умолчанию считать, что ответы содержит именно та сторона, которую хуже знаешь.
– А это не так?
– Ну не можете же вы взять и выключить одну сторону своей идентичности. Фактически можно сказать: ваша идентичность как раз и состоит в лавировании между двух культур.
* * *
Через тридцать минут я повесила трубку, чувствуя себя выжатой тряпкой. Вместо того чтобы обсуждать со мной воспоминания о маме, Эдо потребовал, чтобы я сосредоточилась на своей реакции на эти воспоминания. Проблемы со сном. Чувства диссоциации и изоляции. Тремор рук, приключившийся со мной в туалете на папиной свадьбе. Мы обсудили, как важно для меня по максимуму отдыхать и каждый день выделять время, чтобы посидеть спокойно. Кроме того, Эдо предложил мне записать воспоминания, чтобы переработать их таким образом. Идея мне понравилась, но стоило взять ручку, как на меня навалилась невыносимая усталость.
Слишком рано. Я отложила ручку. Я почему-то напрочь забыла, как меня выматывает психотерапия, хотя последний курс проходила совсем недавно, меньше года назад, сразу после того, как слезла с эсциталопрама. После одного особенно утомительного сеанса Райан пришел проведать меня и принес тайской еды навынос, и мы с ним валялись в постели в обнимку и смотрели «Бестолковых». Ох, был бы у меня сейчас кто-нибудь, с кем можно валяться в обнимку.
Одинокая. Бездетная. Вот уж не так я собиралась встречать свое тридцатилетие. До меня вдруг дошло, что я горюю не только по прошлому, но и по будущему, которого теперь у меня не будет. Во мне шевельнулась паника. С психотерапией вечно такая история. Пытаешься разобраться с одной проблемой, а в результате сама не своя из-за чего-нибудь совершенно другого.
Я вышла на улицу. Небо было цвета моря в сумерки, снег – на несколько тонов посветлее. Казалось, постой тут подольше, и тебя смоет, унесет прочь. Я закурила в надежде, что это поможет мне собраться, и пошла пройтись, рассчитывая, что размеренная ходьба меня слегка успокоит. Проходя мимо своего домика, я заметила, что он покрашен в темно-зеленый цвет. А я-то считала его черным, хотя для такого места цвет все равно был каким-то унылым. А мужские домики были кирпично-красными. И раньше я не замечала, что сразу за ними склон начинает круто уходить вверх. Я замедлила шаг, вбирая в себя внезапно открывшиеся мне цвета и формы и гадая, что еще явит нам возвращение света.
31
По дороге от своего домика к главному я увидела, что небо исчерчено бледно-розовыми полосками, а на горизонте подсвечено бледно-желтым, как будто там пытается взойти солнце. Еще каких-нибудь пара недель. Мир затаил дыхание. А может, не мир, а я. Раньше, в Норвиче, мне нередко казалось, я только и делаю, что жду, пока
