или слова, которое внушит мне странное беспокойство.
– Может, они умерли.
Я попробовала написать папе в последний раз:
«Где Ума? Никак не могу до нее достучаться, а мне очень надо с ней поговорить».
После этого я решительно отложила телефон и постаралась сосредоточиться на продуктовом заказе. Покупать все в супермаркете было слишком дорого, так что я делала оптовые закупки в одной американской фирме. Ящики помидоров, цветной капусты и картофеля. Килограммы имбиря и чеснока. Огромная коробка кориандра, из которого я сделаю пасту и заморожу. Даже учитывая цену доставки, все равно экономия. А один друг Гуннара, охотник, пообещал принести мне оленину для задуманного мной англо-индийского рагу.
И ровно когда мне наконец удалось толком настроиться, от папы пришла эсэмэска.
«Она удалилась в ашрам. Им там нельзя пользоваться ни телефоном, ни компьютером».
«А когда она вернется?» – спросила я.
…
…
«Не знаю, солнышко».
«То есть это как?»
Я подождала. Никакого ответа.
«Хочешь поговорить? Я могу позвонить».
«Я сейчас занят. Давай попозже?»
«А как называется ашрам?»
«„Нашептывающие холмы“, это в Ути».
Ну наконец хоть что-то конкретное!
Я нашла номер телефона «Нашептывающих холмов» и, не давая себе времени передумать, быстро позвонила. Подошедшая к телефону женщина говорила на незнакомом мне языке, из-за плохой связи речь ее звучала искаженно.
– Позовите, пожалуйста… Уму Кришнамурти, – завопила я в трубку.
От одной мысли, что меня не так поймут и плохо обо мне подумают, в груди у меня все сжалось.
– Что-что? Повторите еще раз?
– Ума. Это одна из ваших… «клиенток»?
– Она не может ответить. Сейчас час безмолвной медитации.
– У меня семейное дело, неотложное.
– Ну хорошо, – с раздражением ответил мне голос. – Не вешайте, пожалуйста, трубку, мэм.
В ожидании я нервно расхаживала по комнате. В окна сочилось слабое подобие дневного света – до момента появления солнца над горизонтом оставалось чуть меньше недели. Скоро, скоро цвета дадут толком знать о себе, а очертания теней на снегу приобретут четкость. Почему-то это казалось страшно важным.
– Алло? Ума у телефона.
Я чуть не уронила трубку.
– Это Майя.
– Что случилось? С папой все в порядке?
– Да. По-моему.
– Я думала, это что-то срочное и семейное.
– Нет. Ну то есть не совсем. Мне просто очень надо с тобой поговорить. Прости.
– В следующий раз… Ладно, неважно.
– Я просто все пыталась с тобой связаться.
– Прости. Тут нет доступа к Интернету.
– Но ты же получила мои первые сообщения. Могла бы и ответить.
– Я знаю.
В трубке затрещало.
Я сделала глубокий вдох, силясь унять непереносимое давление в груди.
– Твой первый муж… в отеле… в ту поездку. Он… он пытался… – Я не смогла договорить.
Сквозь треск статики я слышала дыхание Умы, однако она ничего не ответила.
– Я тебе рассказала? – спросила я. – Когда ты меня нашла?
Ума кашлянула.
– Твой папа ушел с группой наблюдения за птицами, твоя мама и Рам сидели в баре, а я отправилась на долгую прогулку по пляжу. И на обратной дороге нашла тебя. Ты сидела одна среди камней, солнце уже почти зашло. Платье у тебя промокло насквозь. Сперва я думала, ты дрожишь просто от холода.
– А что потом?
Я снова принялась расхаживать по комнате, не в силах усидеть на месте.
– Я отвела тебя в отель. Успокоила. Сидела с тобой, пока ты не заснула.
– А с папой поговорила?
– Не пристало мне такое ему рассказывать. Особенно по тем временам.
– А мама? Что с ней? Она получила помощь?
– Стыдно сказать, мы с ней поссорились.
– Из-за чего?
Ума снова кашлянула.
– Пойми, пожалуйста. Сперва я поговорила с Рамом. Он мне сказал, во всем виновата твоя мама, она слишком много выпила и сама ему предложила. В глубине души я знала, что это неправда. Но Рам… он, гм… он умел…
– Мама была жертвой, а не виновницей! Наверняка на ней очень тяжело отразилось то, что там в отеле произошло.
– Скорее всего, – тусклым голосом согласилась Ума. – Но меня там не было, так что я ничего не видела. Через неделю мы переехали в Мадрас. Рам перешел туда на новую работу. Совместный отпуск был нашей прощальной поездкой.
– Что? Ты с ним осталась?
– Ты просто не понимаешь. Он ни за что не дал бы мне развода, а моя семья от меня отреклась бы.
– Даже узнай они про маму?
Ума помолчала.
– Мне надо было поддержать тебя и твоего папу. Мало о чем в жизни я так сожалею, как о том, как повела себя в этой ситуации, – наконец сказала она.
– А теперь папа знает?
– Да.
Теперь я поняла, почему Ума оказалась в ашраме в глуши. Почему папа сказал, что занят и не может поговорить. Несмотря на весь мой гнев, во мне шевельнулось сочувствие к ним обоим.
– Не стоило мне во всем этом рыться, – сказала я.
– Не надо, пожалуйста. Начинать брак с тайн – не очень хорошая идея. Хотя теперь, может, никакого брака уже и нет.
– Прости, мне очень жаль.
В трубке зашипело.
– Это что?
Голос Умы задребезжал, слова звучали нечетко и неразличимо.
– Алло?
Теперь я едва ее слышала.
– Я тебя не слышу!
Она снова что-то сказала.
– Все равно не слышу.
– Майя?
Невозможно. Мы находились за тысячи миль друг от друга, пытаясь докричаться друг до друга через бездну статического треска, но, как ни старались, все равно друг друга не слышали.
Звонок оборвался.
Моя рука, сжимавшая телефон, безвольно повисла вдоль тела. В ушах гремела кровь. Хотя я провела в этой комнате уже много часов – дней! – все кругом вдруг стало непривычным и незнакомым. Треск огня в очаге уже не казался уютным. На темном столе отчетливо выделялись трещины. Глядевшее в окна небо отливало болезненной синевой старого ушиба.
Я рухнула на диван и сосредоточилась на попытках заблокировать мысли, отчаянно бьющиеся у меня в голове. Загнанная в угол мама. Затравленный взгляд во тьме. Кислый запах в комнате. Тела рядом, мысли врозь. Невозможность даже улыбнуться на камеру. Непонимание. Отрицание. Небо за окном сумеречно потемнело. Тени плыли по комнате, точно рыбы в морских глубинах.
Теперь я знала, почему мне всегда снятся волны.
Я задвинула занавески и зажгла лампу. Ноги у меня подкашивались, как после долгой болезни. Я налила себе стакан вина и села на диван. В тусклом свете жидкость в моем стакане казалась темной, как кровь в старом черно-белом фильме.
Ума дала мне то подтверждение, которого я искала. Однако в моем открытии не было ни тени торжества. Так ли надо было спрашивать? Разве я и без того не знала – глубоко-глубоко внутри? Сколько
