— Я думала, ты появишься раньше. — Элинор встретила Викторию привычной миной — полуулыбкой, переливающейся возбуждением. — Ты не слишком-то спешила. Я замерзла.
— Ждала, пока уйдут полицейские и Грег.
— Делаешь успехи. Раньше ты не была такой предусмотрительной.
Она указала взглядом на соседний валун, но Виктория отрицательно покачала головой. Тогда Элинор соскользнула с камня и подошла к ней сама.
— Хватит, не приближайся! — Виктория отступила на шаг, но ее взгляд оказался непривычно твердым.
Элинор замерла, словно дрессированная гончая. Изумление она скрывать не хотела — и не стала. Виктория смотрела на нее пристально, исподлобья. Несколько часов рыданий сделали ее именно такой, как любила Элинор. Та не стала скрывать и этого. Виктория поморщилась.
— Перестань, Элли.
Ее слова не возымели успеха. Элинор, чуть наклонившись вперед, рассмеялась и протянула к ней руки. — Ты чудесная, такая легкая. Как я тебе завидую.
— Неправда, хватит дурачиться. Ты знаешь, что мне нужно. И теперь я надеюсь узнать, что нужно тебе.
Элинор выпрямилась, засунула руки в карманы и надолго замолчала. Лицо ее сделалось непроницаемым — исчезла даже привычная каверзная ухмылка.
Прождав несколько минут, Виктория решилась на вторую попытку.
— Я слышала, ты болела. Очередной розыгрыш? Никогда не поверю, что ты не сама… это сделала.
Элинор подняла голову и уставилась на нее, не мигая и не двигаясь. Виктория нервно сглотнула:
— Ты бы не назначила встречу здесь, если бы не планировала обсудить свои условия.
— Верно. В данный момент мне стало лучше, и я отправилась в город, чтобы утешить любимую сестренку. Как ты, дорогая Викки?
— Верни мою дочку.
— А в моих ли это силах? Ты знаешь, для тебя я сделаю всё, но порой бывает слишком поздно.
Виктория не поддалась на провокацию — кое-чему жизнь с Элинор ее научила. — Верни ее.
— Почему я? А как же Ричард? Ты еще не посвятила нашего ангела-хранителя в свои беды? Неужели он не вьется вокруг тебя, спеша подхватить каждую слезинку? Как странно. Ангелам положено творить чудеса, находить пропавших детей или заделывать новых, на крайний случай…
— Оставь нас с Ричардом в покое! И мою дочь тоже!
— Ш-ш-ш! — Элинор приложила палец к губам. — Не шуми, не то прибегут злые волки и покусают нас обеих.
Одним движением она допрыгнула до сестры и обхватила ее за плечи. Та попыталась вырваться, но Элинор была сильнее — сопротивление Виктории привело лишь к тому, что она оказалась притиснутой еще крепче.
— Не бойся. Я смогу защитить семью от кого угодно, — зашептала Элинор, скользя ледяными губами по ее шее. — Ты должна верить. Тогда я смогу защитить нас от кого угодно.
— Мой ребенок…
— Викки… У меня никого нет. Обо мне некому позаботиться.
— Ты сама этого хотела.
— Больше не хочу. Вернись ко мне.
— А что дальше?
— Что пожелаешь.
Виктория перестала вырываться и затихла. Потом медленно обняла сестру.
— Хорошо.
— Правда? — Элинор вскинулась, заглядывая ей в лицо. — Ты вернешься?
— Да. С одним условием.
Та кивнула.
— Позволь моей дочери жить. Отдай ее Грегу… или Ричарду, как тебе угодно. После этого мы уедем — вместе, ты и я. Оставим всё и уедем. Вдвоем.
— А Ричард?
Виктория отрицательно покачала головой: — У него своя жизнь.
— Ты хочешь, чтобы я всё бросила?
— Да. Но не только ради меня. Ради себя тоже. Иначе… Иначе с тобой случится несчастье.
— Неужели?
— Да, ты же знаешь.
Элинор рассмеялась. Запрокинула голову и неподвижно уставилась в пышное жемчужное небо.
— Элли… Давай… Давай уедем, — жалобно повторила Виктория, вцепившись в лацканы ее пальто.
— Я не могу.
— Тетя Каталина тоже так говорила…
— Ты и ей предлагала сбежать в свадебное путешествие? — усмехнулась Элинор.
— Ричард однажды просил ее… отпустить нас.
— Ричард. Ты согласна больше никогда его не видеть? И своего ребенка?
— Да, — без промедления ответила сестра. — Лучше мы будем жить врозь, чем…
— …Чем я прикончу нас всех?
Виктория прижалась щекой к ее плечу. — Пожалуйста, ну пожалуйста… Элли…
Элинор нежно погладила ее по намокшим от сырого воздуха волосам.
— Нет, мой ангел, я не могу.
— Почему?
— Потому что… не могу. Когда ты рядом, мне лучше, я чувствую себя сильнее. Но даже с тобой я не смогу без Астоуна, без… — Она внезапно оборвала себя и стиснула плечи сестры с такой силой, что та закусила губы. — Если ты вернешься, я смогу отбить замок. Мы снова будем вместе.
— Мы будем вместе — что? Сходить с ума?
— Может быть. — Элинор ласково потрепала ее по щеке. — Это ничего. Это не страшно.
Виктория долго смотрела в ее яркие глаза. Элли терпеливо ждала. Ее распущенные волосы тоже намокли и потемнели, на ресницах переливались водяные искорки. Она улыбалась, грея ладони Виктории в своих.
— Элли… Но я тоже не могу.
Элинор кивнула. — Знаю.
— И что теперь?
— Ты скажешь, что пойдешь в полицию, если я не верну ребенка. Что тебе наплевать на Фитцрейна, который временами слеп ради тебя, на Ричарда, которому, могу поклясться, тюремная роба совершенно не к лицу… На меня и на себя.
Виктория заплакала.
— А я скажу, что сдаюсь.
Элинор легонько оттолкнула ее; Виктория сделала несколько шагов назад и едва не оступилась.
— Ты… нас отпустишь?
— Да.
— Элли! — Виктория рванулась к ней и крепко обняла. Элинор уткнулась в ее пахнущие шиповником волосы.
— Я действительно… люблю тебя, Викки. Помни обо мне. Пожалуйста.
Виктория с удивлением заглянула ей в лицо.
— Я тоже тебя люблю, эльфенок.
Элинор заплакала отчаянно и громко.
* * *
Астоун
09:13
Прошло несколько часов, а Джулия по-прежнему сидела на краешке кровати и молчала. Изабелла примостилась рядом, щекоча ее запястье жесткими кудряшками. Хотелось остаться одной, но девочка следила за ней, как кошка, предугадывая каждое движение, останавливая мягкими, теплыми ладонями любое сопротивление. Держала над ней зонтик из искусственного покоя, но сквозь его купол просвечивало что-то знакомое…
В этой комнате ничего не изменилось с ее последнего визита. Приглушенный свет, незажженные белые свечи с запахом розмарина. Изысканный уют, разбавленный тонкими оттенками: живые цветы — гибискусы и лилии, и немного сухоцветов. Словно ее здесь ждали. Минуты проносились в светлевшем воздухе, но она с трудом замечала их. Впервые в жизни она не слышала хода времени. Она смотрела в окно, на хвойные крылья парка. Там было свежо и… Там было что-то еще… Взгляд соскальзывал вдаль, где у горизонта мешались облака, и жались, тесня друг друга, напирали на смутный окоем. Тот не выдерживал, гнулся.
Она забыла. Забыла что-то важное. Оно трепыхалось за куполом раскинутого над ней покоя, прилипало белыми ладонями, продавливало, беспокоило. Слезы.
«Мне нужно побыть с ней…»
Она вздрагивала. Эхо мерещилось в теплых стенах. Свет резал несуществующей вспышкой. Волны и птичий клекот над побережьем звенели сотнями холодных стекляшек. Стекло все падало, падало…
Джулия сжала виски ладонями.
«Что со мной?» Изабелла снова ластится к ее плечу, гладит по волосам. Вопрос запинается, зевает, отступает за тяжелый плед. Тепло захлестывает тело. Глаза закрываются.
По песку бегают волки. Белый и черный — носятся кругами, подпрыгивают, словно морская пена. Светлый берег исчерчен цепочками следов. Кто-то стоит рядом и тихо смеется. «Пускай хозяин остановится». «Да не станет он меня слушать». Смех звенит в беззвучном движении волков. Ветер беззвучно развевает возле нее два женских силуэта. Один оборачивается, она чувствует улыбку: «Не волнуйся. Не волнуйся. Все будет хорошо».
Купол взвизгивает и распадается. Тяжелая темная вода хлещет в лицо…
Она выныривает из сна, со стоном хватает ртом воздух. Приподнимается на дрожащих руках. Комната пуста, пахнет розмарином. Всё еще утро.
— У меня было оружие… и я выстрелила, — шепчет она и закусывает губы.
Картинка-воспоминание складывается в мгновение ока: девушка с испепеляюще-серыми глазами; что-то внутри собственного сердца, протянувшееся холодной ниткой по венам и мышцам, давящее на спусковой крючок. Тугая отдача, всплеск гардин. — Я… застрелила…
Алекс. Белые осколки на черной ткани.
Всё свернулось в тошнотворную воронку. «Не волнуйся, не волнуйся», шепчет издалека знакомый голос, и это дает ей силы встать.
Она нащупывает телефон, набирает номер. Опять автоответчик.
— Я убила… эту девочку… Пожалуйста, приезжай.
