не случилось. Но он пришел в день после субботы, в течение которой Офер ни разу не дотронулся до меня, даже легонько. И вот в переговорную входит этот Дан. С та-акими плечами… Владелец охранной фирмы. Говорит тихо. С трудом. Каждое слово выдавливает из себя с усилием. Корчит гримасы, пока остальные произносят слова вроде «вероятность» и «бонус», и при выходе из переговорной придумывает повод, чтобы получить мой мейл. Предложение со скидкой. Да, он попросил у меня мейл, чтобы предложить мне свои услуги за хорошую цену, после того как посоветуется со своим финансовым директором. Хотя с каких пор вообще люди советуются по поводу предложения цены? Цены предлагают – и все. Через два часа я получила от него письмо: «Вы мне понравились. Хотите, встретимся». Вот так. Прямо. Без заигрываний и без вопросительного знака. «Не думаю. Я в счастливом браке», – ответила я. А он такой: «Я тоже. Во сколько вы сегодня заканчиваете?»
В тот день он не забирал меня с работы. А вот через две недели – забрал. Так или иначе, мы почти не общались. Он не отправлял мне ссылки на свои любимые песни, а я не писала ему, что он мне снился. Все было совсем не так, как я себе представляла подобные вещи. Мы встретились в заднем дворике кафе в Раанане. Еще даже не стемнело. Рядом с нами на стене висела фотография, на которой были старинные весы, как в магазине в Буэнос-Айресе, куда в детстве я ходила купить что-нибудь по мелочи.
Дан не тратил много времени на предисловия.
Второе его предложение (первое прозвучало так: «Тебе удобно сидеть под кондиционером или поменяемся, если хочешь?) было: «Хочу выложить все карты на стол».
Он стал рассказывать про своего сына. Мальчик впал в депрессию, которая поначалу выглядела как перепады настроения, а потом как проявление переходного возраста – нужно просто перерасти, – но однажды он проглотил целую упаковку нурофена, и они с женой поняли, что дело серьезно. И что в ближайшие годы их задача – сохранить его живым и довести до стабильного состояния. Это длится уже три года и выжимает и его, и жену как лимон. Высасывает из них все силы. И в последнее время он понял, что ему нужно противоядие. Что-нибудь, что даст ему энергию. Он увидел меня на заседании – как я смеюсь, воодушевляюсь, говорю и обильно жестикулирую.
Договорив, он положил свою руку на мою. А я не стала ее сдвигать.
Потому что, пока он говорил, я для себя ответила на вопрос, который мне важнее всего было прояснить на этой встрече.
Нет, я не влюблюсь в него, это невозможно. Он косноязычный. Не дурак, но говорить не умеет. У него нет чувства юмора. Нет второго дна. Но зато есть: широкие плечи, глубокий голос и голодные глаза.
– Может, свалим туда, где поменьше народу? – предложил он, и я согласилась. – У меня есть ключ от квартиры в Холоне, – сказал он.
– Холон, – улыбнулась я. – Ну супер[119].
Он не улыбнулся в ответ.
– Там хоть простыни чистые? – спросила я.
– Конечно, а то как же, – сказал он.
Так это все и началось.
В американских сериалах измена почти всегда сулит супружеским отношениям крах. Но в реальной жизни иногда бывает наоборот. С тех пор как я начала спать с Даном раз в две недели, а потом раз в месяц, мои отношения с Офером только улучшились. Я перестала обижаться. Перестала ворчать. Преисполнилась даже благодарности за свободу, которую Офер мне дает, хотя официально он меня ни от чего не освобождал. Преисполнилась желания компенсировать ему ущерб, хотя он вообще ничего не знал. Каждая встреча с Даном на улице Кегель в Холоне в квартире, которая принадлежала его покойной бабушке и до сих пор сильно пахла бульоном и лекарствами, только лишний раз подтверждала то, насколько Офер лучше. Умнее. Интереснее. Остроумнее. Да во всем лучше. Меня вновь захлестнула любовь к моему красавцу, и в то утро, когда мы пошли на плантацию, мы действительно держались за руки. Как влюбленные старшеклассники.
Я вырвала листок из блокнота и передала его следовательнице. Пока она читала, я размышляла. Это первый раз, когда я кому-либо рассказываю про Дана. И вот я думала: как странно, что, хотя передо мной следовательница в накрахмаленном воротничке, а не хорошая подруга, мне стало легче, как после исповеди. И еще я думала: а где сейчас мой Офер? Может, прямо в эту минуту тайцы едят его селезенку? И еще: а как Матан узнал? И еще: эта следовательница будет судить меня максимально строго. Так мало женщин готовы увидеть, что роман вне брака может принести браку пользу. Именно из-за этого я и не рассказывала ничего подружкам.
Следовательница оторвалась от листка и подняла на меня глаза. И сказала таким голосом, что мне показалось – она сердится, по-человечески, а не как профессионал:
– Похоже, у вас нет никаких претензий к себе, госпожа Раз. Я не вижу тут ни тени чувства вины.
Я молчала, а она вернулась к профессиональному тону:
– Нам придется поговорить с этим вашим Даном. И параллельно выяснить, что известно его жене. Месть – это мотив, который не стоит недооценивать.
Я сделала ей знак, чтобы она передала мне блокнот, и стала писать, захлебываясь от гнева, кривым от спешки почерком:
«Вы обещали мне, что будете осторожны! А кроме того, говорю вам: заниматься Даном и его семьей – пустая трата времени. Может, вместо этого допросите тайских рабочих? Вам не кажется, что это более реальная версия?»
– Мы допросили их, – сказала она, – и на данный момент связи между ними и исчезновением вашего мужа не обнаружено.
«На данный момент?!» – написала я ей, но она сделала вид, что не заметила моего вопросительного-восклицательного знака, и продолжила задавать вопросы сама:
– Кто еще мог хотеть причинить вред вашему мужу, госпожа Раз?
«Никто», – написала я в ответ.
К глазам моим подступили слезы разочарования и отчаяния, потому что ну правда никто не хотел зла моему доброму мужу. И я не желала, чтобы слезы потекли у меня по щекам. Не желала быть женщиной, которая плачет на следствии. Но остановить их я тоже не могла. Следовательница сказала:
– Может, стакан воды?
Я хотела ей ответить: стакан воды и снотворное, чтобы заснуть и проснуться через два дня, когда Офер найдется, целый и невредимый. А вместо этого написала: «Да, спасибо».
Она вышла и вернулась со стаканом воды. Дала мне отпить и отдышаться и только после этого произнесла тоном доброго следователя:
– Хотя у вас, кажется, сложилось иное впечатление, но
