пустые раковины виноградных улиток, сгоревших вместе со своим
"пастбищем"; их было неожиданно много — глядя на зеленые заросли, даже и
не подумаешь, что они дают приют такому количеству этих существ. Воздух
был сухим и горьким; порывы ветра, налетавшие с востока, поднимали пепел
в воздух и несли над дорогой вперемешку с пылью, заставляя жмуриться и
отворачиваться.
Наконец гарь закончилась; канава с жидкой грязью на дне отделяла
бывший виноградник от зарослей высокой травы, до которой не добрался
огонь. И, едва мы переехали хлипкий мосток через канаву, из этой травы
на дорогу вышли трое.
Это были всего лишь крестьянские мальчишки лет девяти-десяти -
оборванные, босые, с перемазанными сажей лицами (впрочем, наши с Эвьет
лица после езды против ветра через гарь, вероятно, выглядели не лучше).
Очевидно, они заприметили нас еще издали и теперь, едва выйдя на дорогу,
как по команде вытянули пригоршней правые руки и наперебой загнусавили,
прося милостыню.
Не то чтобы я был принципиальным противником подаяния — уж к этому
моя биография никак не располагала. Но, во-первых, лишних денег у меня
не было. А во-вторых, когда в безлюдной местности вас пытаются
остановить незнакомцы, соглашаться — верх глупости, как бы невинно они
ни выглядели. В этих травяных зарослях вполне могут прятаться и взрослые
бандиты, выставившие подобную приманку…
Поэтому я лишь сжал каблуками бока Верного, побуждая его
ускориться. Мальчишки, однако, стояли у нас на пути и продолжали
гнусавить свое, словно не видели несущегося прямо на них коня.
— Прочь! — крикнул я и махнул для ясности рукой. — В сторону!
Тот, что в середине, дернулся было отбежать, но двое других
схватили его за руки, растягивая их в стороны и принуждая остаться. Я
успел заметить, как он побледнел и крепко-крепко зажмурился — от
передних копыт Верного его отделяло уже меньше двух ярдов. В следующий
миг конь взвился в воздух и с легкостью перемахнул через живую преграду.
Эвьет коротко вскрикнула, крепче вцепляясь в мой пояс — должно быть,
прежде ей не доводилось совершать такие полеты. Восклицание, впрочем,
явно было восторженным, а не испуганным.
Мы помчались дальше, не снижая темпа. Прилетевший сзади камень,
чудом не задев Эвьет и меня, ударился в седельную сумку. Я оглянулся
через плечо. Один из мальчишек грозил нам кулаком, другой, кажется,
сжимал в руке еще один камень. Впрочем, расстояние было уже слишком
большим для броска.
— Пристрелим! — тем не менее, крикнул я, адресуясь не столько
маленьким мерзавцам, сколько их вероятным сообщникам. Эвьет в
подтверждение моих слов повела из стороны в сторону арбалетом, который,
правда, не был заряжен. Троица сочла за благо поскорее скрыться в
высокой траве.
Еще пару раз я оглядывался назад, но преследовать нас никто не
пытался. Я совсем уже было успокоился, как вдруг Эвьет воскликнула:
— Ты видел, Дольф?
— Что? — я принялся озираться по сторонам.
— Много следов на дороге. И кровь. Только что проехали.
— Кровь? Свежая?
— Вроде засохшая… вот еще!
Теперь уже и я различил бурые пятнышки в пыли под копытами. Читать
следы из седла быстро скачущего коня не слишком-то удобно, но, когда
заранее знаешь, куда смотреть, задача упрощается. Рядом с пятнами видны
были отчетливые отпечатки подкованных копыт. Всадник ехал в том же
направлении, что и мы, и, должно быть, не раньше сегодняшнего утра.
— Его лошадь ранена, — уверенно заявила Эвелина. — Видишь, шаг
сбивается. Правая передняя нога… и, возможно, не только.
— Лошадь? Не он сам?
— Ты у нас лекарь, Дольф. Ты можешь отличить на вид лошадиную кровь
от человеческой?
— Увы, нет.
— А я тем более ничего не могу про него сказать, пока он на землю
не ступил… Вижу только, что лошади его все хуже. Вот, видишь — ее
вообще вправо повело!
— Или он сам решил с дороги свернуть, — теперь кровь была видна на
сухих стеблях травы справа, и ее было больше, чем на дороге, где,
наверное, ветер уже припорошил пылью мелкие брызги. — Гм, конь это или
всадник, а с таким кровотечением он долго не протянет. Уже не протянул,
точнее. Сколько, по-твоему, этим следам — часов пять?
— Может, и меньше. Давай поедем следом — может, его еще можно
спасти? Ведь это, наверное, один из наших.
На миг я задумался. Для меня, разумеется, йорлингисты были ничуть
не более "нашими", чем лангедаргцы, и смерть кого-то из них сама по себе
едва ли могла меня расстроить. Однако резон в предложении Эвелины был.
Если этот человек еще жив — с него можно получить плату за медицинскую
помощь. Если мертв — разжиться чем-нибудь из его припасов. Если,
конечно, его еще не успели обобрать. Возможен, правда, и такой вариант,
что мы найдем лишь мертвую лошадь. Что ж — если она пала недавно, то ее
мясо вполне съедобно, хоть такое блюдо и не в обычаях Империи.
Главное, однако — это не разделить участь того, кто оставил следы.
Ведь придется сворачивать в эту травяную гущу, местами достигающую чуть
ли не трех ярдов в высоту. Там может скрываться все, что угодно. Но от
места, где нас пытались остановить мальчишки, мы уже отъехали больше чем
на милю. Если там и впрямь была засада — она не могла столь же
стремительно переместиться сюда, а две разных банды на таком близком
расстоянии промышлять не могут…
Я решился и натянул поводья, разворачивая Верного туда, где косо
уходил в траву кровавый след. "Заряди арбалет и держи наготове", — велел
я моей спутнице прежде, чем мы углубились в шуршащие заросли.
Двойной след — судя по всему, тот, кто истекал кровью, получил раны
и слева, и справа — постепенно отклонялся от дороги, затем начал
петлять: не то конь совсем изнемог, не то всадник уже плохо понимал,
куда правит. Я понял, что мы вот-вот увидим развязку. И действительно,
не прошло и минуты, как Верный остановился, едва не наступив на
лошадиный круп.
На примятой траве лежала на правом боку явно породистая белая
кобыла. Сейчас, впрочем, казалось, что она не белой, а небывалой
бело-красной масти: несчастному животному нанесли полдюжины колотых ран
с одной только левой стороны, а, судя по запекшейся уже крови, натекшей
на траву из-под правого бока, там дело обстояло не лучше. Теперь кровь
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
