больше не текла, и ползавшие по телу мухи подтверждали то, что было и
так очевидно.
Всадник тоже был здесь; это был воин в пластинчатом доспехе и
круглом рыцарском шлеме, с мечом в ножнах, но без щита, наручей и
поножей. Вне поля боя мало кому охота таскать на себе полное вооружение,
особенно в летнюю жару… вот только поле боя теперь везде. Он лежал,
так и не выбравшись из-под придавившей его ногу туши. На его доспехах я
крови не видел, на черных штанах тоже — впрочем, ее там можно было и не
заметить. Я еще раз оглянулся по сторонам и прислушался, а затем
спрыгнул на землю.
Я снял с лежавшего шлем, увидев молодое лицо и слипшиеся от пота
волосы, и пощупал пульс на шее. Пальцы ощутили частое, но совсем слабое
биение. В сочетании с восковой бледностью (пятна сажи резко выделялись
на изжелта-белой коже) и синюшными губами диагноз не вызывал сомнения -
обширная кровопотеря. Так, куда он ранен? Доспехи вроде целы… Я
внимательно осмотрел левую ногу, теперь уже обнаружив на штанине пятна
крови. Его или лошадиная? Очевидно, и та, и та. Две колотых и одна
резаная рана, но неопасные, кровотечение уже прекратилось — наверняка
дело не только в них. Хорошо бы узнать у него самого, прежде, чем тащить
его из-под лошади. Я быстро пошарил в его седельной сумке, нашел флягу,
поболтал возле уха — хорошо, вода есть, не придется расходовать нашу,
вытащил пробку, смочил ему лоб и виски, похлопал по щекам. Он слабо
застонал, но в себя не приходил. Ладно, придется использовать
нюхательную соль…
Это сработало. Веки дрогнули, затем приподнялись. Раненый с трудом
сфокусировал на мне мутный взгляд.
— Х-холодно… — выдохнул он, хотя солнце припекало вовсю. -
Пить…
— Сначала скажите, куда вы ранены — если это внутреннее
кровотечение, питье может быть опасно.
— Ноги… особенно правая. Я пытался зажать… потом… не помню…
Я приложил горлышко фляги к его вялому рту. Он сделал несколько
шумных глотков; острый кадык дергался на выскобленной бритвой шее. Затем
его глаза вдруг широко открылись, словно вслед за сознанием проснулось
изумление.
— Это были дети, сударь! Вы понимаете? Дети…
— Я видел. Засада на дороге. А взрослых в банде много?
— Вы не поняли… там только дети. Самому старшему лет
тринадцать… Я остановился, чтобы развязать кошель и бросить им
монету… и тогда они набросились из травы все разом… стали бить
ножами меня и Клаудию…
— Клаудию? — я нагнулся, пытаясь определить состояние зажатой
седлом ноги.
— Моя кобыла… Мы еле вырвались. Если бы не доспехи… Главное,
ведь я хотел дать им денег…
— Им нужна была не одна монета, а все, что у вас есть. Вы убили
кого-нибудь из них?
— Это же дети… рыцарь не воюет с крестьянскими детьми…
— Зато дети воюют с рыцарями, и, как видим, достаточно успешно, — я
удивлялся, откуда берутся такие наивные на двадцать первом году войны.
Наверное, книжный мальчик, выросший в безопасном замке на старинных
легендах и балладах менестрелей… — Чем больше из них вы бы зарубили,
тем меньшую опасность они бы представляли для следующих путников. А
теперь из-за вашего благородства в ту же ловушку… здесь больно?
— Нет…
— А здесь?
— Я вообще ничего не чувствую. Разве вы ко мне прикасаетесь?
— Ясно… Вы можете определить, сколько времени здесь пролежали?
— Я… не помню… кажется… еще до полудня… — он вновь был
близок к обмороку.
— Очнитесь! — я вновь ударил его по щеке и добился возвращения
осмысленного взгляда. — У меня для вас три новости. Две плохих и одна
хорошая. Первая состоит в том, что у вас задета правая бедренная
артерия. Вы должны были истечь кровью еще несколько часов назад. Но ваша
лошадь умерла первой и тем вас спасла: при падении седло пережало ногу,
и кровотечение остановилось. Это была хорошая новость. А вторая плохая
состоит в том, что нога оставалась пережатой слишком долго. Без притока
крови в ней мог начаться некроз тканей. В этом случае, как только мы вас
вытащим и кровообращение восстановится, оно разнесет трупный яд по телу
и убьет вас. Альтернатива — немедленная ампутация правой ноги по самый
пах. Правда, я не гарантирую, что смогу ее выполнить в таких условиях. У
меня нет ни пилы, ни других приспособлений. Мне придется просто рубить
вам ногу мечом, чего мне, признаюсь, прежде проделывать не доводилось.
Но я, по крайней мере, могу попытаться. Вы все поняли? Мне нужно ваше
решение.
Он молчал так долго, что я подумал, будто он опять потерял
сознание. Но посиневшие губы снова шевельнулись:
— А… есть надежда… что этот, как вы сказали, некроз… еще
не…
— Я не знаю. Зависит от точного времени, от того, как именно были
пережаты сосуды…
— Тогда я лучше рискну.
— Риск велик в обоих случаях.
— Тем более… Не хочу жить калекой. Вытаскивайте меня.
— Эвьет! — позвал я. — Иди сюда, будешь ассистировать, — я просунул
руку под нижний край доспеха и снял с раненого пояс. — Так, этим
зафиксируем повязку, но это потом — сначала нужно вновь пустить кровь в
ногу, но так, чтобы она не хлынула опять из раны. Дай руку. Прижимай вот
здесь. Со всей силы прижимай, пока я тащу его из-под лошади, поняла?
Потом нужно будет согнуть ему ногу и прижать к животу… — я слазил в
свою котомку и приготовил тампоны. Затем отстегнул свои ножны вместе с
мечом — чтобы не мешались и чтобы использовать их, как рычаг, подсунув
под бок лошади. — Ну что, готова?
— Подождите! — подал вдруг голос раненый.
— Что такое?
— Я хочу помолиться.
— Вы и так потеряли слишком много времени! — раздраженно заметил я.
— Вы хотите молиться, или вы хотите остаться в живых?
— Это недолго.
Я пожал плечами. Мой принцип — никого и никогда не спасать против
его воли.
Рыцарь прикрыл глаза и беззвучно зашевелил губами, положив руку на
грудь — вероятно, там под доспехами скрывалась какая-нибудь ладанка. Мы
с Эвьет молча ждали.
— Ну что, все? — спросил я, видя, что его губы замерли. — Вот черт,
опять отрубился. Ладно, начали!
Правой рукой я уперся в подсунутый под седло меч, а левой потащил
застрявшую ногу, в то время как Эвьет пережимала пострадавшую артерию. Я
знал, что у нее не хватит сил делать это долго. Правда, раненый потерял
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
